– Я хочу остаться с тобой, – сказала она, совсем расплакавшись. Теперь она полностью зависела от другого, став всего лишь жалким, дрожащим в лихорадке телом, без сил, без слов и даже без мысли.

– Я весь день буду там, – сказал Пьер. – Это то же самое.

Он смотрел на нее умоляюще, взволнованно.

– Нет, не то же, – возразила Франсуаза. Ее душили рыдания. – Это конец.

Она слишком устала, чтобы ясно различать, что умирало в желтом свете комнаты, но ни за что не желала утешиться. Она так боролась, ей давно уже грозила опасность. Она вновь вперемешку увидела столики в «Поль Нор», банкетки в «Доме», комнату Ксавьер, свою собственную комнату и снова видела себя напряженно, судорожно цепляющуюся за неведомо какое добро. Теперь время пришло; сколько бы она ни сжимала руки и ни цеплялась в последнем рывке, ее увезут вопреки ее воле. От нее ничего больше не зависело, и ей ничего не оставалось, кроме слез.

Лихорадка не отпускала Франсуазу всю ночь. Заснула она лишь под утро. Когда она открыла глаза, комнату освещало слабое зимнее солнце, а над кроватью склонился Пьер.

– Машина «Скорой помощи» уже здесь, – сказал он.

– Ах! – выдохнула Франсуаза.

Она вспомнила, что плакала накануне вечером, но уже не помнила хорошенько, почему. Она ощущала только пустоту и была совершенно спокойна.

– Мне надо взять с собой вещи, – сказала она.

Ксавьер улыбнулась.

– Пока вы спали, мы собрали ваш багаж. Пижамы, носовые платки, одеколон. Думаю, мы ничего не забыли.

– Можешь быть спокойна, – весело сказал Пьер. – Она ухитрилась заполнить огромный чемодан.

– Зато вы отпустили бы ее, как сироту, с зубной щеткой в носовом платке, – заметила Ксавьер. Подойдя к Франсуазе, она с тревогой посмотрела на нее. – Как вы себя чувствуете? Вас не слишком это утомит?

– Я чувствую себя очень хорошо, – ответила Франсуаза.

Что-то произошло, пока она спала. Ни разу на протяжении многих недель она не знала подобного покоя. По лицу Ксавьер пробежала тень; взяв руку Франсуазы, она сжала ее:

– Я слышу, они поднимаются.

– Вы будете навещать меня каждый день, – сказала Франсуаза.

– Ну конечно, каждый день, – ответила Ксавьер. Склонившись над Франсуазой, она поцеловала ее, глаза ее наполнились слезами. Франсуаза улыбнулась ей. Она еще знала, как улыбаются, но не помнила, как могут волноваться из-за слез и вообще из-за чего-то волноваться. Она с полным равнодушием увидела двух вошедших санитаров, которые подняли ее и уложили на носилки. Она в последний раз улыбнулась Ксавьер, которая, окаменев, стояла у пустой кровати, потом дверь закрылась за Ксавьер, за комнатой, за прошлым. Франсуаза больше не была человеком, который распоряжается собственным телом: ее спускали по лестнице головой вперед, ногами в воздухе, словно тяжелый тюк, с которым санитары управлялись согласно законам тяготения и своих личных удобств.

– До скорого свидания, мадемуазель, поскорее выздоравливайте.

Хозяйка, коридорный и его жена выстроились в коридоре.

– До скорого, – ответила Франсуаза.

Ударившее ей в лицо холодное дуновение окончательно пробудило ее. У двери столпилась масса людей. Больная, которую несут в машину «Скорой помощи». Франсуаза часто видела это на улицах Парижа.

«Только на этот раз больная – это я», – с удивлением подумала она; ей не верилось в это до конца. Болезнь, несчастные случаи, все эти истории, издававшиеся миллионными экземплярами, это не могло стать ее историей, думалось ей всегда; она говорила себе это и по поводу войны; эти безликие, анонимные несчастья не могли произойти с ней. Неужели и сама я могу стать неведомо кем? А между тем она находилась тут, в машине, которая плавно трогалась с места. Рядом с ней сидел Пьер. Больная. Несмотря ни на что, это случилось. Неужели она стала неведомо кем? Неужели поэтому она оказалась такой невесомой, освободившись от самой себя и от этого удушающего эскорта радостей и забот? Она закрыла глаза. Плавно катила машина, и скользило время.

«Скорая помощь» остановилась перед большим садом. Пьер плотно закутал Франсуазу одеялом, и ее перенесли по обледеневшим аллеям, потом по застеленным линолеумом коридорам. Уложили на большую кровать, и она с наслаждением ощутила под щекой свежесть нового полотна. Все здесь было таким чистым, успокаивающим. Подошла маленькая медсестра со смуглым лицом, поправила подушки и тихонько поговорила с Пьером.

– Я оставлю тебя, – сказал Пьер, – к тебе придет врач. Я скоро вернусь.

– Пока, – сказала Франсуаза.

Она без сожаления отпустила его; она в нем больше не нуждалась; ей нужны были только врач и медсестра; она была некой больной, номером 31, всего лишь банальным случаем воспаления легких. Простыни были свежими, стены белыми, а ее состояние – безмерно блаженным; только и всего, надо было лишь довериться, отречься, это оказалось так просто, почему она столько времени колебалась? Теперь вместо болтовни улиц, лиц, ее собственной головы ее окружало безмолвие, и ничего больше она не желала. Снаружи от ветра хрустнула какая-то ветка: в этой неизбывной пустоте малейший звук распространялся широкими волнами, их можно было почти увидеть и коснуться; это до бесконечности отзывалось множеством колебаний, повисавших в эфире вне времени и завораживающих душу больше, чем любая музыка. Медсестра поставила на столик графин с оранжадом, прозрачным и розовым. Франсуазе казалось, что ей никогда не наскучит смотреть на него; это находилось там; чудо состояло в том, что некая вещь находилась там, без усилий, эта нежная свежесть или неважно что другое; оно пребывало там без тревог и досады и не уставало существовать; почему же ее глазам перестать восхищаться этим? Да, это было как раз то, чего тремя днями раньше Франсуаза не осмеливалась желать: освобожденная, довольная, она покоилась под сенью мирных мгновений, замкнутых на самих себе, гладких и круглых, словно галька.

– Вы можете немного приподняться? – спросил доктор. Он помог ей выпрямиться. – Так, хорошо, это ненадолго.

Вид у него был деловой и дружелюбный. Он достал из сумки какой-то аппарат и приложил его к груди Франсуазы.

– Дышите глубже, – попросил он.

Франсуаза вздохнула; это была нелегкая работа, дыхание у нее было коротким, и, как только она пыталась вздохнуть поглубже, ее пронзала острая боль.

– Считайте: один, два, три, – велел доктор.

Теперь он выслушивал спину, коротенькими ударами простукивал грудную клетку, подобно тому, как полицейский в кино прощупывает подозрительную стену. Франсуаза покорно считала, кашляла, дышала.

– Ну вот и все, – сказал доктор. Он поправил подушку под головой Франсуазы и доброжелательно посмотрел на нее:

– Это небольшая легочная инфекция. Вам будут делать уколы, чтобы поддержать сердце.

– Это надолго? – спросила Франсуаза.