– А-а, это ты.

Его вроде бы не удивил приход Фалько. Гость поздоровался с адмиральшей – дамой средних лет, с приветливой улыбкой на поблекшем, но все еще привлекательном лице, – которая поднялась и вышла вместе с Сентено, оставив их наедине. Кот принялся тереться о ноги Фалько. Адмирал с погашенной трубкой в зубах молча разглядывал гостя. Потом наконец вынул трубку и черенком указал на пустое кресло:

– Садись, не маячь. Выпьешь чего-нибудь?

– Нет, спасибо.

Адмирал заложил страницу, закрыл книгу, определив ее на столик под лампу. Держа трубку в зубах, окинул Фалько долгим взглядом.

– Не вполне урочный час для визитов, – сказал адмирал наконец.

Стеклянный глаз словно блуждал где-то, зато правый просто впивался в Фалько, усевшегося поближе к камину. Адмирал задумчиво провел мундштуком трубки по седым, пожелтевшим от никотина усам.

– Что с ней? – без предисловий, в упор спросил Фалько.

Адмирал словно не слышал вопроса. Поглаживал вспрыгнувшего к нему на колени кота. И при этом с интересом рассматривал Фалько. После долгой паузы слегка откинулся в качалке, спустил кота на пол и уставился на огонь в камине.

– Сколько лет мы с тобой знаем друг друга? Пять?

– Шесть.

– Ну да, верно. Шесть. – Он перевел глаза на Фалько. – А познакомились в Стамбуле. После скандала в доме венгерского посла, с женой которого ты, конечно, завел шашни… В ту пору ты сбывал разного рода военные излишки мексиканским и ирландским революционерам, и сразу несколько контрразведок мечтали спустить с тебя шкуру… Не забыл, надеюсь?

– Как такое забыть.

– Вскоре после этого я оказался перед выбором – ликвидировать тебя или взять на службу. Я выбрал второе и ни разу не пожалел.

Он замолчал, рассматривая чашечку трубки. Потом, подавшись вперед, осторожно выбил ее о каминную решетку.

– Сейчас мы имеем дело не с восстанием и не с государственным переворотом, как бы он ни ширился и ни разрастался. Это война. Затянется она надолго. И будет очень жестокой. Да не будет, а есть. Может быть, это лишь преддверие другой, более грандиозной войны. Не исключено, что и мировой. Вроде той, что была двадцать лет назад.

Адмирал, положив трубку на столик, поднялся. Музыка смолкла, и, подойдя к граммофону, он снял пластинку и поставил другую. Раздались первые такты «Кумпарситы», а потом по гостиной поплыл томный голос Карлоса Гарделя.

– И она затронет всех, – продолжал адмирал. – По счастью, европейские демократии пока еще выжидают, не вмешиваются. В глубине души они желают победы нам, но изображают равноудаленность и невмешательство. Другие – Гитлер, Муссолини – таким чистоплюйством не занимаются. Оттого здесь сейчас и полно немцев с итальянцами, а будет еще больше. А красных, в свою очередь, подпирает Коминтерн. Читай Россия.

– Может, расскажете наконец, чего я не знаю? – не выдержал Фалько.

Адмирал взглянул на него с видом крайнего недовольства:

– Что хочу, то и рассказываю! И что считаю нужным! Уразумел? И вообще ты у меня в доме, наглец! Если очень спешишь – вот бог, а вот порог. Ясно?

Они какое-то время смотрели друг на друга. Фалько не выдержал и моргнул первым.

– Так точно.

– Еще бы не так и еще бы не точно.

Он снова уселся в качалку, уставился в огонь, а потом взглянул на Фалько:

– Ева Ренхель – русская шпионка.

Довольно долго в гостиной слышались только голос Гарделя и потрескиванье полена в камине. Ошеломленному Фалько показалось, будто его пробило электрическим разрядом.

– Я правильно понял? Вы хотите сказать, что Ева работает на красных?

Адмирал нетерпеливо дернул плечом:

– Я хочу сказать именно то, что сказал. Настоящее имя – Ева Неретва: отец русский, мать испанка… А работает она не просто на красных, а на НКВД, на советскую спецслужбу. И информирует не Мадрид или Валенсию, а Москву.

– Но как же… Она ведь вступила в «Фалангу»…

– Не вступила, а хладнокровно внедрилась. И все это время поставляла сведения на ту сторону. Ее непосредственный начальник – Павел Коваленко, или «товарищ Пабло», военный советник и глава здешнего Управления специальных операций… Сволочь первостатейная.

Ноги у Фалько стали ватные, и он подумал: «Хорошо, что сижу, а не стою». Под ложечкой возникла сосущая пустота. Его трудно было удивить, но только что услышанное выходило за рамки его воображения. И столь присущее ему умение соображать отчетливо и ясно сгинуло к неведомой матери.

– Так что случилось в Аликанте?

Да ничего не случилось, все прошло по намеченному плану, ответил адмирал. И Фалько, сам того не зная, находился там, чтобы провалить операцию, потому что никому, кроме нескольких наивных идеалистов, Хосе Антонио на свободе не нужен. Каудильо и его брат Николас запустили этот воздушный змей, крепко держа в руках конец бечевки. Ибо знали с самого начала, что высоко он не взлетит. Но на полдороге внесли важные изменения. Благодаря республиканскому агенту, во Франции перешедшему на сторону франкистов, им стало известно, что и НКВД заинтересован в том же. Никто – ни красные, ни русские, ни франкисты – не хотел, чтобы Хосе Антонио Примо де Ривера, живой и здоровый, портил им кровь в Саламанке. Они вошли в контакт и достигли согласия. Заключили равноправный договор. Он, Фалько, лучше других должен знать, что это такое.

– Ты нам был уже не нужен, но ведь находился там… Поначалу решили тобой пожертвовать – пусть, дескать, и его накроет, – но я воспротивился. И послал Пакито-Паука предупредить тебя.

Фалько пытался выстроить разбредающиеся мысли. Сопоставить одни действия с другими. Голова трещала так, словно туда запустили сотню обезумевших сверчков. Адмирал смотрел на него понимающе.

– Сам знаешь, как это бывает, – повторил он. – Как игра идет. Все вроде выглядит так, а на поверку выходит совсем иначе. Видимость не есть очевидность.

– Почему меня задержали в Аликанте?

– Потому что красные уже знали, кто ты. Их пришлось оповестить – другого выхода не было.

– Ну, хорошо. А почему тогда отпустили после допроса?

– Потому что ты в сорочке родился, – адмирал позволил себе легкую улыбку. – Барышня твоя расстаралась.

– Ева?

– Она самая.

Карлос Гардель уже давно замолчал. Фалько – то ли от того, что сидел так близко к камину, то ли по иной причине – вдруг стало нестерпимо душно. Он чувствовал, что весь взмок. Встал, сделал несколько шагов по комнате. Дремавший на подушке кот поднял голову и с интересом на него уставился. Город за окном медленно погружался в темноту.

– Эта самая Ренхель или Неретва – зови как хочешь – связалась со своим Коваленко и добилась, чтобы тебя выпустили. Уж не знаю, какие доводы привела. Если бы не она, ты бы оттуда не вышел.