– На каких именно?

– Там женщины плетут венки из цветов и прогуливаются под пальмами с… без… словом, ничем не прикрывая грудь.

Мариетта поднесла ладонь ко рту и мысленно себя отругала. Она чуть было не сказала «с голыми грудями»! Затем вдруг представила себя обнаженной и всем естеством захотела, чтобы сидевший напротив незнакомец положил ей на грудь свою руку.

«Пресвятая Богородица, в наказание я в воскресенье в церкви двадцать раз подряд произнесу “Отче Наш”», – пообещала она себе.

– Таити? – настойчиво гнул свое Виктор, тронутый смущением Мариетты.

Промелькнувшее перед мысленным взором видение женщин с пышными бюстами ввергло его в замешательство. Он отошел на пару шагов и натолкнулся на утюг для гофрирования, к счастью, холодный, который тут же упал на пол. Легри нагнулся и поднял его.

– Простите. Таити? – повторил он.

– Нет, они оканчиваются на «йи».

– Гавайи?

– Да, точно. Мне так горестно, ведь его убили… А какой красивый был иностранец. Он наблюдал за моей работой, и я…

– Откуда вы узнали о его смерти?! – перебил ее Виктор.

– Моя хозяйка выписывает «Иллюстрасьон». В ней была статья на полстраницы, рассказывавшая об убийстве азиата лет тридцати, которому пронзили стрелой грудь. К ней прилагались два фото. Я тут же узнала Исаму. Это меня очень опечалило.

– А фамилию этого Исаму вы знали?

– Нет, он назвал мне только свое имя, в тот самый день, когда подарил раковину, в которой можно услышать море, если, конечно, вокруг не очень шумно.

– И вы не сообщили эти сведения полиции? Они же обладают первостепенной важностью!

Щеки Мариетты вновь залились румянцем, а пальцы затеребили лоскут ткани.

– Я испугалась. Испугалась, что меня в чем-то обвинят. Или что преступник отомстит мне или бабушке. Я сирота, и воспитывала меня она. Когда я была еще маленькой, дедушку заподозрили в том, что он украл со стройки на улице Гренель доски. Его посадили в тюрьму, в сырой камере он заболел и вскоре умер от воспаления легких.

Виктор, смягчившись, кивнул головой.

– Исаму вручил вам какую-то сумку?

От волнения у девушки перехватило горло, поэтому она тоже кивнула, но затем все же смогла продолжить:

– Да. Он спросил у меня, видела ли я море – французская речь давалась ему не без труда. Я ответила, что нет. Тогда он поведал мне, что был матросом, что проводил жизнь на кораблях, бороздивших моря и океаны, и что эта сумка – самое ценное, что у него есть. Боялся, что ее у него украдут. И я согласилась оставить ее у себя.

– А сейчас она по-прежнему у вас?

Мариетта закусила губу, скрестила на груди руки и призналась:

– Нет. Вчера какой-то господин устроил мне допрос с целью выведать, не знаю ли я, что случилось с вещами квартиранта господина Ихиро. Я боюсь неприятностей. Он либо был полицейский, либо знакомый Исаму. Здесь мы с ним были одни, только он и я.

– И вы отдали ему сумку.

– Да. Подумать только, он мог обвинить меня в краже! В голове у меня пронеслось множество мыслей, смекалка и мужество покинули меня, в чем я очень раскаиваюсь.

– Это не ваша вина. Что представлял собой этот индивидуум?

– Был похож на великого князя.

Виктор растерянно посмотрел ей в глаза. Она что, смеется над ним?

– Он назвал вам свой дворянский титул? Это был русский?

Девушка хихикнула, смех сначала застрял у нее в горле, затем она затряслась от хохота, что на довольно длительное время лишило ее возможности говорить.

– Да нет же, «великим князем» в наших краях называют филина. Этот человек был похож на сыча, его седые волосы, топорщившиеся по обе стороны головы, напоминали собой совиные уши.

Виктору не пришлось напрягать мозги – это описание в точности соответствовало внешности Робера Туретта.

– Он заставил меня взять десять франков и дал адрес отеля, в котором остановился, на тот случай, если будут найдены другие пожитки Исаму. Велел оставить их у администратора для постояльца из двадцать седьмого номера.

– Он называл Исаму по имени? Это очень важно.

Она стала грызть ноготь большого пальца, и этот жест напомнил Виктору о схожем пристрастии Таша.

– Нет, только японским другом, оказавшимся в затруднительном положении.

– Как по-вашему, этот визитер знал о его смерти?

– Он о ней даже не обмолвился.

– Вы не смотрели, что было в сумке?

Мариетта нервно барабанила пальцами по краю накрытого скатертью портняжного стола.

– Такой соблазн у меня был, но я сдержалась. Из-за раковины. В противном случае я была бы повинна в предательстве.

Над ними повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь гудением печки да отдаленными ударами молотка.

– Мне нужен адрес, который он вам оставил.

Ни слова не говоря, девушка вытащила из блузы клочок бумаги.

«Палас-отель», 103–113, авеню Елисейские Поля, – с нарастающим волнением прочитал Виктор.

Это был Робер Туретт!

– Что-то еще?

– Да, сегодня произошла странная история. Утром явился какой-то тучный господин. Он был вежлив, элегантен и говорил с каким-то своеобразным акцентом, определить который довольно трудно. Венгерский, испанский…

– Почему вы причислили его именно к этим народам?

– По манере выговаривать «р». Он произносил этот звук раскатисто.

Виктора вдруг охватило неистовое желание закурить, но он настолько дрожал, что не осмелился вытащить сигарету из лежавшей в кармане пачки.

– И ему тоже была нужна матросская сумка! Когда я рассказала, что вчера ее забрал другой господин, лицо его побагровело, он начал кричать, что это скандал, что эта сумка была украдена у него и что он подаст жалобу. Затем потребовал, чтобы я описала ему этого сыча. Я запаниковала. А вдруг он бы меня задушил? Поэтому я подчинилась и даже написала ему название отеля. У меня и так забот хватает, и я не хочу потерять работу из-за господ, которым до меня нет никакого дела! Иначе нам с бабушкой только и останется, что умереть с голоду в подворотне. Я благословила небо, что хозяйки прачечной в этот момент не было и что Виолетта с Жюстиной были рядом, ведь этот толстяк стал пинать столы для утюжки, чуть их не переворачивая, и даже разбил глиняный горшок с крахмалом. Разгром! Мы втроем бросились бежать и обратились за помощью к кузнецу, толстяку Изамбару. Он схватил дубинку, ринулся к нам, но толстяк к тому времени уже испарился.

Рассказ отнял у Мариетты последние силы, она пошатнулась, и Виктор ее в самый последний момент подхватил, прижав к себе чуть сильнее, чем того требовали обстоятельства.