— А помнишь, брат, как мы обвели аваров, пройдя через болото! — восторженно выкрикивал Щёк, в возбуждении подскакивая на своём месте. — Они собираются напасть на нас, а мы с другой стороны, со спины...

— Нет, как ни говори, но Голунь мы взяли просто голыми руками. Какая слаженность действий! Сорвись один человек, проболтайся ненароком — и вся операция полетела бы к чёрту!

— А у меня картина перед глазами: наши бегут, следом мчится конница аваров, ещё немного и — разгром. И тут нам навстречу с развевающимися волосами женщина! Это был удар молнией в сердце каждого руса! Я прямо обеспамятствовал! Откуда сила... нет, не сила, а ярость взялась! Как ударили мы по противнику!

— Да, ударили, — сник Кий и задумался, вспомнив Зимаву и короткую военную любовь свою. Где-то она теперь? Наверно, возрождает жизнь на пепелище, родит детей, а первый ребёнок от него, Кия...

Щёк понял, что затронул больную тему, замолчал, а потом тихонько встал и удалился, оставив Кия одного со своими мыслями.

Когда кабан был готов, устроили пир рядом с тушей. Слуги раскинули на земле холстину, принесли хмельное, и началось веселье. Надвинулась ночь, засияли высокие звёзды, темнота подступила к самому костру, и так это было знакомо: будто снова в военном походе, будто снова собрались после удачной военной операции боевые товарищи и пируют во славу новой победы над врагом!

— Сколько мы друзей потеряли! — обнимая Кия, говорил Щёк, и пьяные слёзы текли по его щекам. — Как станешь вспоминать, так сердце болью исходится...

— Но во имя чего переносили такие тяготы, потеряли друзей, шли на жертвы? Неужели во имя того, чтобы продолжать платить дань Аварии и быть у неё в услужении, как многие века?

— Нет! Конечно нет! — стучал кулаком по своему колену Щёк.

— Вот в этом и соль! В этом гвоздь вопроса!

— Выпьем ещё, брат!

— Выпьем, братишка, мой боевой друг!

Серьёзный разговор между ними состоялся на следующий день. Как ни странно, начал его Щёк.

— Был у меня Колыван на днях, — отложив в сторону кусок мяса и тряпкой вытирая губы, проговорил он. — Выпили мы с ним за встречу, за наши боевые успехи. Крепко выпили. И склонял он меня к нашей старинной племенной вольности. Дескать, за счёт её держалась и держится наша Русь. Я тоже того же мнения держусь и ему об этом сказал. А в душе что-то скребёт. Будто не так я поступаю. Как ты на это смотришь?

Кий крякнул, ощерился, взглянул на Щёка.

— Что-то скребёт, говоришь? В душе свербит? И не случайно. Ответь мне, друг сердечный, ради чего, мы воевали против Аварии?

— Чтобы отучить нападать на нашу страну.

— И только?

— «только»?

— Разве не говорили десятки раз, что мечта наша — Освободить Русь от аварской дани, а славян от рабства?

— Говорили, конечно. Да мало ли о чём мы мечтали!

— Нет, нет, не уходи от вопроса. Если не свобода Руси, если не избавление от рабства славян, то ради чего мы столько жизней положили? Как же ты быстро забыл, вернувшись к сытой, спокойной жизни!

— Ты прав, брат! Скотскую жизнь я веду. Лишь бы повкуснее пожрать да на бок завалиться! Истинная скотина...

— А разве можно добиться победы над аварскими войсками разрозненными силами племён? Ответь мне, братишка. Ответь как на духу, потому что мы с тобой братья.

— Нельзя, Кий. Никак нельзя.

— Вот в том-то и дело.

Кий прошёлся по горнице. Щёк, наблюдая за ним, невольно отметил, как изменился он за последние два года: лицо его возмужало, посуровело, вокруг губ прорезались глубокие складки, в голубых глазах появился стальной блеск, взгляд их стал жёстким, движения приобрели решительность и властность. Многое дали Кию сражения и битвы с врагами. И у Щёка невольно возникло огромное уважение к своему командиру и старшему брату, желание помочь ему.

Наконец Кий опустился на скамейку прямо перед Щёком и, глядя ему в глаза, проговорил твёрдо:

— Не прав Колыван. Не прав, призывая к племенной вольнице. Если мы пойдём по его совету, то обречём себя на вечное подчинение Аварии. Жизнь неумолимо требует объединения всех русов вокруг князя. Другого пути у нас нет. Ты согласен?

— Согласен, Кий, — горячо ответил Щёк.

— А раз гак, то слушай план, который мы выработали с князем Яросветом. Колыван был в Родне, отказался действовать сообща. Мы решили двинуть против него войска...

— Воевать против Колывана я не буду! — отрезал Щёк.

— Никто воевать и не собирается! Мы только объединим силы всех племён, княжескую дружину и войдём в пределы владений племени древлян. Колыван не такой дурак, чтобы затевать безнадёжное сражение. Он будет вынужден принять наши условия. Согласен со мной?

— Пожалуй, да.

— Какое «пожалуй»? Какое «пожалуй»? Ты должен выступить сообща с нами! Или у тебя другая задумка? Тогда выкладывай, я тебя с интересом выслушаю.

— Других мыслей у меня нет.

— Так вот. Если мы принудим к подчинению Колывана, тогда получим возможность создать хорошо вооружённое и обученное войско и совсем по-другому заговорим с той же Аварией!

— Под твоим знаменем, Кий, я не только против Аварии, против самого чёрта пойду!

— Ну вот и договорились. Значит, докладываю о нашем разговоре великому князю. А ты готовь воинов своего племени к скорому походу. Не в наших интересах терять время. Надо ковать железо, пока горячо. Это я тебе как бывший кузнец говорю!

Расставшись с Кием, Яросвет некоторое время занимался княжескими делами: рассудил двух бояр, споривших о лесном массиве; принял дань от северян; наконец, отправился в конюшню, с удовольствием потрепал холки и погладил по мордам любимых лошадей. И вдруг, будто бес толкнул, приказал оседлать белого жеребца и поскакал к терему Щёка.

Сначала на крыльцо выскочила челядь. Узнав князя, тотчас скрылась за дверью, и почти тут же вышла хозяйка. Нежана была одета по-домашнему — в расшитое узорочьем голубое платье, подпоясанное вязаным поясом; волосы заплетены в две толстые длинные косы. Бывают же такие женщины, невольно подумал князь, что всё в них красиво: и стан, и лицо, и одежда. Но особенно обворожительными были глаза — большие, сияющие, они как будто притягивали к себе.

— Не дома ли случайно хозяин? — здороваясь, спросил он.

— Как осенью уехал в Смоленск, так ни разу не заявился, — ответила она, вздохнув. — Уж так он службу княжескую исполняет, уж так исполняет, что про дом свой родной забыл.

— А я и не знал, — притворно вздохнул князь. — Так что же мне делать? Разворачиваться у ворот вроде неудобно, хозяйку обидишь...

— Милости просим! Чем богаты, тем и рады!

Она пошла вперёд. Он, молодцевато прыгая по ступенькам, догнал её, коснулся руки. Её будто обожгло, она взглянула на него всполошёнными глазами, поспешно отвернулась. «Эге, — подумал опытный до женского сословия князь, — да ты совсем изголодалась по мужской ласке, голубушка».