— Да, лорд. — Шепот Гуннальда был едва уловим.

— Отныне нет.

Гуннальд промолчал. Его все еще трясло. Я заметил на полу женское платье или накидку, настоящую дерюгу. Подцепив ее окровавленным острием Вздоха Змея, я бросил одежду девушке.

— Помнишь работорговца по имени Хальфдан? — спросил я у Гуннальда.

Тот растерялся, явно удивленный вопросом. Лицо у него было круглое, глазки маленькие, а бороденка слишком жидкая, чтобы спрятать жирные подбородки. На голове расползалась плешь. Был он в кольчуге, но маловатой по размеру, поэтому ему пришлось разрезать ее по бокам, чтобы впихнуть живот. Толстый живот.

— Финан, не часто нам приходится встречать таких толстяков, правда? — обратился я к другу.

— Бывали монахи, — отозвался тот. — Ну и пара епископов.

— Нужно очень много есть, чтобы отрастить такое брюхо, — сказал я Гуннальду. — Рабы-то у тебя все тощие.

— Лорд, я хорошо их кормлю, — пролепетал он.

— Неужто? — спросил я с показным удивлением.

— Мясом, лорд. Они едят мясо.

— Хочешь меня убедить, что хорошо обращаешься со своими рабами? — осведомился я, присев перед ним на корточки и уткнув острие Вздоха Змея в пол прямо перед его коленями. Работорговец неотрывно смотрел на меч. — Ну, отвечай!

— Лорд, довольный раб — здоровый раб, — не без труда выдавил Гуннальд, глядя на клинок с засыхающей на нем кровавой коркой.

— Так ты хорошо с ними обращаешься?

— Да, лорд.

— И эта девчонка не по принуждению оказалась в твоей постели?

— Нет, лорд. — Снова его шепот стал едва различим.

— Гуннальд, наверное, ты сочтешь меня чудаком, — сказал я, распрямившись, — но мне не нравится, когда женщин бьют или насилуют. Тебе это кажется странным?

Он только посмотрел на меня, потом снова опустил глаза.

— Хальфдан плохо обходился с женщинами, — продолжил я. — Так ты помнишь Хальфдана?

— Да, лорд, — раздался шепот.

— Расскажи мне о нем.

— Рассказать?

— Ну да, — подбодрил его я.

Ему усилием воли удалось снова посмотреть на меня.

— У него была усадьба на другой стороне моста, — сообщил Гуннальд. — Он вел дела с моим отцом.

— Он ведь умер?

— Хальфдан?

— Да.

— Умер, лорд. Его убили.

— Убили? — Я притворился удивленным. — Кто же его убил?

— Никто не знает.

Я снова присел на корточки и прошептал:

— Моих рук дело, Гуннальд. Это я его убил.

Единственным ответом стал всхлип. На лестнице послышались шаги, обернувшись, я увидел, как отец Ода, Видарр Лейфсон и Бенедетта влезают на чердак. Лицо Бенедетты пряталось под капюшоном. Очередной всхлип заставил меня снова посмотреть на Гуннальда. Его трясло, и вовсе не от холода.

— Ты, лорд?

— Я убил Хальфдана. Он тоже был жирным.

То убийство произошло много лет назад в расположенной близ реки усадьбе вроде этой. Хальфдан решил, что я пришел покупать рабов, и рассыпался в любезностях. До сих пор помню его лысую башку, длинную, до пояса, бороду, лживую улыбку и раздутое брюхо. Финан был рядом со мной в тот день, и мы оба вспоминали про месяцы, которые провели в рабстве, прикованные к банке невольничьего судна, исхлестанные ледяными волнами. Жизнь в нас поддерживала только надежда на месть. Мы видели, как наших товарищей-гребцов засекали до смерти, слышали рыдания женщин, наблюдали, как плачущих детей волокут в дом нашего хозяина. Не во всех этих мерзостях виноват был Хальфдан, но заплатить за все пришлось ему. Финан подрубил ему поджилки, а я перерезал горло. В тот день мы освободили Мехрасу, смуглую девушку родом из земель за Средиземным морем. Она вышла за отца Кутберта и живет теперь в Беббанбурге. Wyrd bið ful ãræd.

— Хальфдану нравилось насиловать рабынь, — сказал я, по-прежнему сидя рядом с дрожащим Гуннальдом. — А тебе это тоже по вкусу?

Перепуганный насмерть Гуннальд смекнул, что я питаю непонятное отвращение к работорговцам, насилующим свое имущество.

— Нет, лорд, — соврал он.

— Не слышу, — сказал я, поднимаясь и на этот раз прихватив брошенный им меч.

— Нет, лорд!

— Так ты хорошо обращаешься со своими рабами?

— Да, лорд! Хорошо, лорд! — Теперь он почти кричал.

— Рад это слышать, — заметил я, сунул меч Гуннальда Финану, потом вытащил Осиное Жало и протянул его эфесом вперед Бенедетте. — Так будет проще, — объяснил я ей.

— Спасибо, — пробормотала женщина.

Отец Ода явно хотел возразить, но посмотрел на мое лицо и передумал.

— И последнее, — проговорил я и повернулся к коленопреклоненному Гуннальду.

Я встал у него за спиной и стащил его драную кольчугу, так что он остался только в тонком шерстяном балахоне. Когда я закончил и Гуннальд снова смог видеть, он охнул, потому как Бенедетта откинула капюшон. Работорговец пролепетал что-то, но лепет перешел в стон, стоило ему прочитать ненависть на ее лице и увидеть клинок в руке.

— Как понимаю, представлять вас друг другу нет нужды, — заметил я.

Губы Гуннальда шевелились, произнося что-то, а может, просто тряслись — с них не слетало ни звука. Бенедетта повернула меч так, что попадающий на чердак слабый свет блеснул на лезвии.

— Лорд, нет! — перепуганно выдавил Гуннальд и стал отползать.

Я сильно пнул его, он затих, потом снова застонал, когда мочевой пузырь опорожнился.

— Porco! — бросила ему Бенедетта.

— Отец Ода спустится с нами, — объявил я. — Видарр, побудь здесь.

— Конечно, господин.

— Не вмешивайся. Только проследи, чтобы бой был честный.

— Честный бой, господин? — переспросил удивленный Видарр.

— У него есть уд, у нее меч. По мне, так на равных. — Я улыбнулся Бенедетте. — Спешить некуда. Чтобы отплыть, нам потребуется время. Финан! И ты, девчонка! — Я посмотрел на постель. — Оделась? — (Она кивнула.) — Тогда пошли!

На гвозде, вбитом в стойку перил лестницы, висел свернутый кольцами кнут из плетеной кожи. Взяв его, я заметил, что конец покрыт коркой высохшей крови. Я швырнул кнут Видарру, потом пошел по ступенькам вниз, оставив на чердаке Бенедетту, Видарра и Гуннальда.

Гуннальд начал визжать еще до того, как я спустился хотя бы на один этаж.

— Церковь не одобряет рабства, — сказал мне отец Ода, когда мы достигли конца лестницы.

— И тем не менее мне известны церковники, владеющие рабами.