Ода сам вызвался идти со мной.

— Священник вызывает уважение, а не подозрение, — заявил он. — Бенедетта тоже пойдет, под видом моей жены.

Когда он заговорил о Бенедетте как о жене, я едва не сорвался, но сумел скрыть свое раздражение.

— Для женщин там небезопасно, — заметил я.

— Но женщины постоянно ходят по улицам, — спокойно напомнил Ода.

— Бенедетте лучше остаться здесь, — упорствовал я.

— Восточные англы наверняка подозревают, что где-то в городе до сих пор прячутся беглецы, — терпеливо разъяснял Ода. — Искать будут молодых мужчин, а не священника с женой. Хочешь новостей? Тогда возьми нас с собой. Незнакомцы доверяют священнослужителям.

— А если тебя узнают?

Ода покачал головой:

— Восточную Англию я покинул безбородым юношей. Меня уже никто не помнит.

Я закутался в просторный темный плащ — нашел его при обыске чердака Гуннальда и комнаты внизу, где жил его сын. Плащ подпоясал куском веревки, потом позаимствовал у Гербрухта деревянный крест и повесил на шею. Меча я не взял, вооружился только спрятанным под одеждой ножом.

— Ты похож на монаха, — сказал Финан.

— Благослови тебя Бог, сын мой.

Мы выбрали стол в темном углу таверны. Зал был почти полон. Местные жители расположились по одну сторону широкой комнаты, по другую же устроились воины. Было их большинство, и почти все с мечами. Воины с интересом посмотрели на нас, но сразу отвернулись, едва отец Ода осенил их крестным знамением. Эти парни пришли сюда пить, а не слушать проповеди. Некоторых интересовала не только выпивка: такие влезали по деревянной лестнице в комнаты, где занимались своим ремеслом шлюхи. В спину поднимающимся летели пожелания и насмешки товарищей. Эти похабные звуки резали слух отца Оды, но он молчал.

— Те, кто всходит по лестнице, — это… — начала Бенедетта.

— Да, — отрезал отец Ода.

— Это молодые мужчины, вдали от дома, — сказал я.

Неброская девица подошла к нашему столу, и мы попросили принести эля, хлеба и сыра.

— Вульфред еще жив? — поинтересовался я у нее.

Она посмотрела на меня, но не разглядела лица под капюшоном.

— Он умер, отче, — ответила служанка, явно приняв меня за другого священника.

— Жаль, — сказал я.

Девушка пожала плечами.

— Я вам лучину принесу, — пообещала она.

Я перекрестил ее.

— Благослови тебя Бог, дитя мое, — молвил я, и Ода неодобрительно засопел.

Веселье разгоралось, и восточные англы запели. Первая песня была норманнской, плач мореходов по женам, оставленным на берегу. Но потом саксы в пивной заглушили всех старинной песней, определенно предназначавшейся для наших ушей. Отец Ода, слушая слова, насупился над своей кружкой. Когда Бенедетта, которой потребовалось больше времени, вникла в смысл, глаза ее округлились.

— Эта песня называется «Жена дубильщика», — сказал я, постукивая ладонью по столу в ритм припеву.

— Но она ведь про священника? — спросила Бенедетта. — Разве нет?

— Да, — прошипел отец Ода.

— Там про жену дубильщика и про священника, — пояснил я. — Женщина приходит на исповедь, а он говорит ей, что не понимает, в чем заключается грех, и просит показать ему.

— Проделать это с ним, то есть?

— Да, с ним.

К моему удивлению, итальянка расхохоталась.

— Мне казалось, мы сюда за новостями пришли, — буркнул отец Ода.

— Новости сами к нам придут, — ответил я.

И верно, прошло немного времени с тех пор, как хмельные воины затянули новую песню, когда один средних лет воин, с подстриженной седой бородой, взял кувшин с элем и кружку и подошел к нашему столику. На боку у него висел меч с изрядно потертой рукояткой, а легкая хромота намекала на удар копьем, полученный в «стене щитов». Он вопросительно посмотрел на отца Оду, тот согласно кивнул, и гость присел на скамью напротив меня.

— Извини, отче, за ту песню.

Ода улыбнулся:

— Сын мой, мне и раньше доводилось бывать среди вояк.

Человек, выглядевший достаточно старым, чтобы годиться Оде в отцы, поднял кружку:

— Отче, тогда за твое доброе здоровье.

— Молю Бога, чтобы оно было добрым, — осторожно ответил священник. — И за твое тоже.

— Ты дан? — уточнил наш собеседник.

— Дан, — подтвердил Ода.

— И я. Меня зовут Йорунд, — представился гость.

— А я — отец Ода. Это мои жена и дядя. — Ода перешел на датский.

— Что привело тебя в Лунден? — спросил Йорунд.

Держался он по-приятельски, недоверия в голосе не чувствовалось. И хотя я не сомневался, что восточные англы выискивают по городу врагов, но соглашался с Одой: священник и его жена не столь подозрительны. Так что, скорее всего, Йорунд просто любопытствовал.

— Ищем корабль, который перевезет нас за море, — сказал Ода.

— Едем в Рим, — вставил я, излагая заранее подготовленную историю.

— Мы паломники, — пояснил священник. — Моя жена хворает. — Он положил ладонь на руку Бенедетты. — Хотим получить благословение святейшего отца.

— Отче, сочувствую насчет супруги, — искренне заявил Йорунд, и, глядя на руку попа, я ощутил очередной приступ ревности.

Я посмотрел на Бенедетту, та — на меня. Глаза ее были печальные. На миг взгляды наши встретились.

— До Рима путь далек, — продолжил Йорунд.

— Воистину это длинное путешествие, сын мой, — ответил Ода, внезапно обеспокоившийся, потому что Бенедетта резко убрала руку. — Мы ищем корабль, который доставил бы нас во Франкию.

— Кораблей тут много, — сказал Йорунд. — Я бы не возражал, будь их поменьше.

— Почему? — удивился отец Ода.

— Так это наша работа. Обыскивать корабли, прежде чем они выйдут.

— Зачем?

— Проверяем, чтобы никто из врагов не сбежал.

— Врагов? — Священник изобразил удивление.

Йорунд сделал хороший глоток эля.

— Поговаривают, отче, что Утредэрв в Лундене. Знаешь, кто это?

— Кто ж не знает.

— Тогда ты понимаешь, что такой враг им тут не нужен. Поэтому они сказали: найдите его, сообщите нам и схватите.

— И убейте? — спросил я.

Йорунд пожал плечами:

— Кто-то убьет, но едва ли это будем мы. Да и нет его тут. Что он здесь забыл? Все это просто слухи. Грядет война, а с ней обычно приходят слухи.

— Так разве она уже не началась? — задал вопрос священник. — Я слышал, повсюду уже дерутся.