Нет, похоже, он все-таки слегка двинулся со всей той романтикой, что сейчас так и била ключом, не помещаясь в груди. Весна? Или такая же солнечная и желанная Катюха Сорокина? И вот она-то явно не ожидала от прагматика Давыдова подобной лирики.

— Тогда бежим! — счастливо улыбнулась она и потянула Рому прочь из универа. Прискоком с лестницы, держась за руки, а потом так же бегом — через сквер в заливистом Катюхином смехе, и воздух, такой теплый и талый, умывал лицо, а захватившие весь город солнечные лучи горячили кровь, напитывая сладостью и наполняя вдохновением. Рома не помнил, когда бы он чувствовал себя так же легко и беззаботно. И не надо было больше думать о Карпоносе и его правах на Катюху. И не надо было больше бояться, что она затыкает Роминым вниманием дыру в собственном сердце. И не надо было больше искать всякие поводы, чтобы унять собственную радость. И Рома радовался от всей души. Бежал, смеялся, сжимал пальцы запавшей в душу девчонки и ловил ее сияющие взгляды.

— Катька!..

— Что, Давыдов?

Да ничего. Ему просто нравилось слышать ее голос. И нравилось, как она улыбается, когда понимает это. И нравилась она вся — от выбившихся из-под шапки рыжих волос до кончиков ногтей, царапавших его ладонь. Ничего лучше с ним еще не случалось.

— Нам вообще-то в парк надо, — наконец сообразил Рома, краем глаза заметив сбоку фигуру с разноцветным зонтом. Для чего фигуре понадобился зонтик в столь солнечный день, сказать было невозможно, но о воздушном змее они оба Роме напомнили.

— В парк, так в парк, — кивнула Катюха, даже не думая задавать вопросы. — Пешком пойдем?

Топать до парка надо было около часа.

— Отчего бы не пешком? — повел плечами Рома. Катя весело вздохнула, а потом неожиданно выпустила его руку.

— Тогда подожди секунду! — проговорила она и направилась чуть назад, к голубому киоску с мороженым. Всмотрелась в витрину, выбирая, а Рома сглотнул слюну, вдруг поняв, что именно мороженого хочет сейчас больше всего на свете. Шагнул к киоску и поймал лукавый Катюхин взгляд. Она наклонилась к окошку, а обратно распрямилась уже с двумя брикетами в руках. Один из них протянула Роме.

— Не знаю, какое ты любишь, — без тени смущения заметила она. — Взяла, какое люблю я.

Против эскимо Рома ничего не имел.

— Подходяще, — оценил он и разорвал упаковку. — Но разве не мне полагается угощать тебя мороженым, Сорокина?

Угрызения совести, однако, и не думали являться. Если Катюхе вдруг захотелось сделать ему приятное, какое имели значение деньги?

— В Штатах, между прочим, на тебя в суд бы подали за подобное посягательство на женское равноправие, — заявила она и откусила от своего эскимо. Рома подождал продолжения, но его не последовало. Тогда он раскрыл ладонь, снова предлагая Кате руку.

— А так?

Она как-то сладко вздохнула и провела пальцами по его пальцам, легко и щекотно погладив. У Ромы тут же защекотало и в менее доступных местах.

— Не знаю, — негромко проговорила она. — Но кого это интересует? — и сжала его руку. Рома подтянул ее еще ближе к себе.

— Безумно хотел мороженого, — неожиданно даже для самого себя признался он. Катя испытующе посмотрела на него, как будто не верила, а потом потупила взор.

— Я рада, что угадала…

Теплым похожим днем на улице было непривычно много людей, но Рома почти не замечал их. Куда там, если по дороге в парк они с Катюхой еще сразились на оставшихся от эскимо палочках, пару раз перепрыгнули через по-настоящему весенние ручьи, накормили завалявшейся в Катюхином рюкзаке булочкой стаю взъерошенных воробьев и поспорили о том, работает ли уже в парке детская железная дорога?

Дорога не работала, так как в зимний период поезда пускали только в выходные дни, но ни Катю, ни тем более Рому это не расстроило. Его куда больше интересовала широкая центральная аллея без деревьев, где можно было запустить змея. Его он и достал из сумки под заинтересованным Катюхиным взглядом, а потом быстро собрал, отвоевав у змея пальму первенства за ее восхищение.

— Мы раньше с родителями каждую весну запускали, — пояснил Рома, хоть и не дождался от Катюхи вопроса о своем мастерстве. Похвастался, угу, вот только в десять Роминых лет отец благополучно решил, что подобное ребячество его сыну не по статусу, и с тех пор о змее приходилось только вспоминать.

Впрочем, лучше так, чем как у Катюхи.

— А я вообще ни разу не запускала, — почему-то виновато сообщила она. — Дашь мне попробовать, Ром? Я с детства мечтала!

Как будто он не за этим тащил ее в парк!

— Держи! — протянул он Катюхе расправленного змея, а сам взял леер. Она вцепилась в каркас и вопросительно посмотрела на Рому. Он кивнул в ту сторону, куда дул ветер. — Отойди, на сколько хватит нити, и по моей команде подбрось змея вверх.

— И все? — зачем-то спросила она.

— И все, — кивнул он. — Потом подгребай обратно, буду учить тебя управлять зверем.

Катя довольно заулыбалась и неторопливо, спиной стала отступать от Ромы, старательно следя за леером, явно боясь слишком сильно дернуть и испортить игрушку. Наконец ей пришлось остановиться, и Рома, проверив натяжение нити, дал Катюхе добро на запуск. Она посмотрела на полотнище змея, как на птицу, освобождаемую из клетки, и, подпрыгнув, выпустила его из рук.

Рома принялся быстро сматывать леер, ловя тот момент, когда змею хватит воздушного потока, чтобы уверенно запарить. Наконец нить натянулась, змей дернулся вверх, и Рома, задрав голову, улыбнулся. Давно ему не приходило в голову запускать воздушного змея. И не пришло бы, если бы не Катюха…

— Моя очередь! — раздался возле уха ее наигранно обиженный голос, и Рома кивнул. На душе было как-то по-волшебному хорошо, а Катюхино возвращение еще добавило тепла. — Ромка, ты обещал!..

— Держи, — он протянул Кате леер, предвкушая ее удовольствие, но она неожиданно покачала головой и раскрыла ладони.

— Научи!

Учить, откровенно говоря, особо было нечему, но Рома не счел это достаточной причиной для отказа. Даже если заговорщический Катюхин тон ему только показался, он подал отличную идею. И Рома, стараясь не слишком дергать змея, развел руки в стороны и провокационно усмехнулся.

— Тогда иди сюда.

Он думал, что Катюха смутится? Как бы не так! Она ловко пристроилась к нему спиной, прижавшись так крепко, как для змея и не требовалось — а для Роминого спокойствия и вовсе было лишним, — а потом еще и ласково погладила его по руке, в которой он держал леер.

— Очень трудно? — спросила она. Рома сглотнул, признаваясь себе, что это будет куда труднее, чем он рассчитывал. В голове уже сейчас становилось неуместно пусто, а Катюхины волосы, щекочущие нос, обещали не скупиться на новые испытания.

Это Рома хорошо придумал.

— Не труднее матана, — сдавленно пробормотал он и вложил в ее ладонь катушку с шелковой нитью. Потом обхватил ее руку своими, но сказать больше ничего не успел. Катя вдруг откинулась назад, на него, прижалась щекой к его щеке, да так и замерла. У Ромы с силой стукнуло сердце, толкая на безрассудства. — Кать…