Уходить так рано – тоже проблема. Ее мать страдала агорафобией, которая после ареста Кенни осложнилась депрессией, и она, конечно, встревожится, если дочь заявится днем без веских объяснений. Впрочем, она разволнуется еще больше, если назвать истинную причину. Лучше позвонить заранее. К счастью, к телефону подошла бабушка. Валерия не знала, как бабушка примет такие новости, но она хотя бы выслушает ее спокойно. И потом осторожно передаст их матери до того, как Валерия придет домой.

– Скажи маме, что я скоро буду дома, – сказала она. – Кто-то вчера поздно вечером вломился в «Чемберс» и убил мисс Олдридж. Заколол до смерти. Да, я в порядке. Со всеми остальными тоже все нормально, но на сегодняшний день коллегия закрыта.

После короткого молчания, во время которого известие переваривалось, бабушка спросила:

– Так ее убили? Не скажу, что я удивлена. Вечно она якшалась с преступниками, оправдывала их. Думаю, тот, кого ей не удалось оправдать, вышел из тюрьмы и прикончил ее. Твоей матери эта история не понравится. Она станет настаивать на твоем увольнении. Можно подобрать что-то поближе к дому.

– Ну, бабушка, постарайся, чтобы она не заводилась на этот счет. Скажи, что со мной все хорошо, и я рано вернусь.

Валерия, как обычно, принесла с собой сандвичи, но есть за своим столом не хотелось. Даже сам вид еды в этом месте казался кощунственным. Поэтому она прошла по Мидл-Темпл-лейн, повернула на запад, в сторону парка Эмбанкмент, и там села на скамейку у реки. Она не была голодна, чего нельзя было сказать о воробьях. Они жадно клевали хлеб, иногда между ними вспыхивали ссоры, и тогда случайные крошки отлетали к птицам помельче, не таким напористым, которые всегда оказывались потесненными энергичными собратьями. Валерия следила за воробьями, но мысли ее были далеко.

Она слишком много рассказала полицейским, теперь это было ясно. С ней говорили молодой симпатичный детектив и женщина-полицейский, и она подумала, что они ей сочувствуют. Но те, конечно же, притворялись. Постарались войти к ней в доверие и преуспели в этом. А для нее было облегчением поговорить с кем-то не из коллегии, о том, что случилось с Кенни. И она поведала им все свои несчастья.

Брата арестовали за продажу наркотиков. Но он не распространял наркотики, тем более не принадлежал к наркобаронам, не был одним из тех людей, о которых пишут в газетах. У него тогда не было работы, он снимал жилье с друзьями в Северном Лондоне, и на вечеринках они покуривали травку. Кенни говорил – все так делают. Покупал наркотик Кенни – чтобы хватило на весь вечер. А остальные отдавали ему деньги – каждый за себя. Так было заведено: ведь это был самый дешевый способ купить травку. Но брата поймали с поличным, и Валерия в отчаянии попросила мисс Олдридж помочь. Возможно, она обратилась не вовремя. Теперь она понимала, что это был глупый, неправильный поступок. Щеки ее разом вспыхнули, когда она вспомнила ответ мисс Олдридж, холодный голос, презрительный взгляд.

– Я не намерена вызвать ажиотаж в мировом суде, неожиданно объявившись там в обществе младших по званию коллег, чтобы вызволить твоего глупого брата. Найди ему хорошего адвоката.

И Кенни признали виновным и приговорили к шести месяцам тюрьмы.

Женщина, инспектор Мискин, удивилась:

– Необычно при первом правонарушении. Наверное, его уже задерживали раньше?

Да, призналась Валерия, с ним такое уже случалось. Но только раз, и по такому же поводу. Но какой смысл отправлять его в тюрьму. Там он только ожесточится. Если бы его защищала мисс Олдридж, брата бы оправдали. Она вытаскивала людей гораздо более виновных, чем Кенни, – убийц, насильников, мошенников в особо крупных размерах. Тем все сходило с рук. А Кенни никому не принес вреда, никого не обманул. Мягкий и добрый по природе, он даже насекомое не мог раздавить. И вот теперь он в тюрьме, и мать из-за агорафобии не может его навещать и от бабушки скрывает его арест, потому что та всегда ругала мать, которая, по ее словам, не умеет воспитывать детей.

Оба детектива не спорили с ней, слушали рассказ сочувственно. И она зачем-то стала рассказывать молодым людям и другие вещи, которые не имели к ней отношения, и знать их детективам было не обязательно. Валерия поведала ходящие в коллегии слухи об уходе мистера Лэнгтона и его возможном преемнике, а также о том, что мисс Олдридж была заинтересована в этом месте и в случае избрания собиралась многое в коллегии изменить.

– Как вы это узнали? – спросила инспектор Мискин.

А как было не узнать! «Чемберс» – рассадник сплетен. Люди говорили прямо при ней. Слухи витали в самом воздухе, распространяясь чуть ли не мистическим образом. Она рассказала им о своей дружбе с семейством Нотон. Эту работу она получила благодаря Гарри Нотону, старшему клерку. Их семьи жили поблизости, и Валерия посещала одну с ними церковь. Когда в «Чемберс» открылась вакансия, она как раз искала работу, и мистер Нотон порекомендовал ее. Поначалу ее взяли на должность младшей машинистки, но после ухода на пенсию мисс Джастин, проработавшей в коллегии тридцать лет, Валерии предложили ее место, а работу младшей машинистки предложили временной сотруднице. Последняя никуда не годилась, и вот уже две недели Валерия работала за двоих. У нее еще не закончился испытательный срок, но она надеялась, что на очередном собрании ее утвердят в должности секретаря.

– Как вы думаете, если бы во главе «Чемберс» оказалась мисс Олдридж, назначила бы она вас секретарем? – задала вопрос инспектор Мискин.

– О нет. Не думаю. Особенно после всего случившегося. Мне кажется, она и Гарри хотела бы заменить современным менеджером, и тогда тот сам занялся бы подбором штата сотрудников.

Поразительно, как много она наболтала, однако были две вещи, о которых она не сказала ни слова.

Под конец Валерия, стараясь соблюсти достоинство и не расплакаться, сказала:

– Когда она не захотела помочь Кенни, я почувствовала к ней ненависть. Может быть, еще и потому, что она отнеслась к моему горю с презрением – ко мне с презрением. А теперь я чувствую себя ужасно – ведь я ненавидела ее, а она умерла. Но я ее не убивала. Я бы не смогла.

– У нас есть основание считать, что мисс Олдридж без пятнадцати восемь была жива, – сказала инспектор Мискин. – По вашим словам, в половине восьмого вы уже пришли домой. Если ваша мать и бабушка это подтвердят, значит, вы никак не могли ее убить. Не волнуйтесь.

Выходит, они ее не подозревали. Тогда почему так долго допрашивали? Зачем в таком случае ста-раться? Она подумала, что знает ответ, и густо покраснела.

Было непривычно возвращаться в середине дня домой. В метро поезд был почти пустой, а когда Валерия подъехала к Бакхерст-Хилл, на платформе напротив стоял только один человек, направлявшийся в Лондон. Улица тоже была тихая и мирная, почти как деревенская. Даже небольшой таунхаус 32 по Линни-лейн показался ей незнакомым и немного зловещим, каким дома выглядят по утрам. На окне гостиной нижнего этажа и еще на одном окне шторы были опущены. Валерия понимала, о чем это говорит. Мать наверху отдыхает – если только напряженное положение на кровати с уставленными в темноту глазами можно назвать отдыхом. Бабушка смотрит телевизор.