Одним из первых, кто провел параллель между делом Никитенко и его товарищей и делом Рутенберга по части морального (точнее, аморального) поведения эсеровского ЦК, был Е.Е. Колосов (1879–1938), сам бывший цекист, покинувший в апреле 1909 г. партийные ряды.

И далее, исполняя роль плохого предсказателя и выдавая скорее желаемое за действительное, он писал, что

Эти прямые обвинения бывших товарищей содержались в статье Колосова «Из области партийной этики (К делу Гутенберга)», явившейся своеобразным «не могу молчать» на ту часть резолюции ЦК по делу Азефа, где упоминалось пресловутое убийство Гапона. Статью эту Колосов отправил в главный печатный эсеровский орган «Знамя труда», откуда она была возвращена автору со следующим заключением:

Отвергнутый «Знаменем труда», Колосов издал на свои средства брошюру, в которую, помимо данной, включил еще статью «Как нам относиться к Думе» (к этой брошюре мы еще вернемся).

Предательство ЦК по отношению к Никитенко и его товарищам было столь вопиющим антигуманным актом, что еще долгое время сохранялось в памяти тех, кто был хорошо осведомлен о том, как велись закулисные политические игры в эсеровской партии. Впоследствии, находясь на Лубянке и делая себе новую биографию, Савинков в связи с антиправительственным поведением эсеров уже в советское время (московский процесс над эсерами 1922 г.) как бы подвергал ревизии всю историю партии социал-революционеров. В письме к сестре Вере от 24 октября 1924 г., наряду с действиями эсеровского ЦК в деле покушения на Главнокомандующего Черноморским флотом вице-адмирала Г.П. Чухнина (1848–1906) (несмотря на «официальное» объявление о прекращении террора, Савинков был послан в Севастополь ликвидировать вице-адмирала и после неудачи был арестован), он вспоминал и процесс Никитенко:

Присказка «я не я, и лошадь не моя» звучит и в другом письме кающегося и перековывающегося террориста, написанном тому же адресату днем раньше. В этом письме, перечисляя старые грехи бывших эсеровских сотоварищей, он упоминает и дело Рутенберга:

К этому следовало бы присовокупить «Заключение» судебно-следственной комиссии по делу Азефа, в котором уже сам Савинков оказался жертвой произвола своей партии и познал на себе всю прелесть якобы объективного суда, за которым стояли определенные субъективные политические конъюнктуры и интересы (см. об этом содержательную публикацию: Городниц-кий 1995: 198–242).

Савинков, наиболее тонкий психологический эксперт истории Гапона-Рутенберга уже хотя бы потому, что как писатель размышлял над проблемами моральных издержек террора, оказался, вопреки этому статусу, на стороне ЦК:

Вместе с тем герои савинковского романа «То, чего не было», далеко не трусы и не «человеческая слякоть», повторяют проблематику героев реальной действительности и даже некоторые их жесты. Например, сравним сходные жесты одного из персонажей романа – Давида (в сцене убийства террористами жандармского полковника), и Рутенберга в момент казни Гапона: