чтобы не подумали, что не думаю. Пишу сейчас большую статью о лучшей русской художнице — Наталье Гончаровой [586]. Когда-нибудь, в письме, расскажу Вам о ней.

Мур болен: 2 недели глубокий бронхит, лежит в постели. Просит передать тете Ане, чтобы она скорее к нам приехала, «а то Новый Год состарится, и мои новые игрушки поломаются, а я хочу ей их показать». Мы с Алей крепко целуем Вас и всех Ваших, от С<ергея> Я<ковлевича> сердечный привет и пожелания.

                             МЦ.

Книга М<арка> Л<ьвовича> очень поверхностна, напишу Вам о ней подробнее [587]. На такую книгу нужна любовь, у него — туризм. NB! Не говорите.

У нас чудный синий день, — первый за всю зиму, — а у Вас? Обнимите за меня всю Прагу!

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 69–70 (с купюрой). СС-6. С. 356–358. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 99–100. С уточнениями по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2009. С. 132.

2-29. Н.П. Гронскому

Meudon (S. et О.)

2, Av<enue> Jeanne d’Arc

1-го января 1929 г., вторник

С Новым Годом, милый Николай Павлович!

Давайте к Гриневич [588] в воскресенье, — все остальные вечера у меня разобраны. Заходите за мной к 8 ч<асам>, к 9-ти час<ам> будем у них.

Как Ваше здоровье? Аля сказала, что Вы кашляете и хрипите. Я тоже.

Всего лучшего, поздравьте от меня ваших, особенно — маму.

                             МЦ.

Если не трудно, напишите г<оспо>жам Гриневич [589], что в воскресенье.

Впервые — СС-7. С. 296. Печ. по СС-7.

3-29. В.Б. Сосинскому

                             С Новым Годом, дорогой Володя!

Большая просьба: достаньте мне в «Воле России» моего «Героя труда» (о Брюсове), в каких №№ не знаю, но знаю, что в 1924 г., — в двух нумерах [590].

Еще: «Твоя смерть» (о Рильке) — кажется в феврале — м<ожет> б<ыть> в марте — 1927 г. (в одной книге) [591].

Мне эти вещи нужны для вечера — 17-го, в Тургеневском о<бщест>ве, м<ожет> б<ыть> приедете? [592]

Просят читать прозу, — у меня ничего на руках нет. Если Вам некогда просматривать каталог [593] — дайте Гронскому. Ему же сообщите ответ и, по возможности, дайте книги, мне они нужны срочно, устроители торопят для объявлений.

Всего лучшего, простите за беспокойство.

                             МЦ.

3-го янв<аря> 1929 г.

— Как мой Бычок? Корректуры не было. С<ережа> говорил про какую-то ЦИКОЛОДКУ — конечно: Щ! [594]

Впервые — НП. С. 241–242. СС-7. С. 88. Печ. по СС-7.

4-29. Д.Г. Резникову

<4 января 1929 г.> [595]

Отрывок письма (другому — самым подлым образом меня предавшему — за́ 2 года до этого письма) [596] —

— Es war einmal ein junger Kaufmannssohn [597]. — Так начиналось.

Не малодушие — не Великодушие — меня заставляет — мне дозволяет — Вам писать это письмо, просто — Душа: безвоздушность, в к<отор>ой живу.

Вы меня выдали (предали) я Вас — нет. Никогда не простила бы Вам, если бы в ответ выдала Вас — я.

Я не могла предать вида с горы и руки в руке — Вашей ли в моей, моей ли в Вашей. Когда вчера на докладе [598] М<арк> Л<ьвович> привел чьи-то слова: «Разве нужно всю жизнь есть и гулять вместе» я ответила: — Нет.

Я никогда не старалась понять Вашего поступка, я уперлась в него — и отступила, унося всю меня. Горе от него, могшее быть, немогшее не быть, растворилось в известии о смерти Р<ильке> [599], совпавшей. Мне стало стыдно быть меньше этой смерти (так явно — жить!). Но не скрою, друг, что по сей день, при упоминании Вашего имени, под слоем презрения и забвения что-то живет: болит — весь мой Вы, неосуществившийся, Ваша я, могшая осуществиться только через Вас — и ни через кого другого (вот смысл местоимений мой, твой) проще мы (после я и ты не он, а — мы! Он — это опять я! и та же его одинокая мука.)

Вы предали, Д<аниил>, (<поздняя приписка> его звали Даниил, 1938 г) не только меня, но и себя, не меня, не себя, нас, нашу cause commune [600]. Заговорщик, называя, предает не друзей, а — заговор.

Как мне вчера было больно еще раз подтвердить, что я не ошиблась, что из сорока́ — значит четырехсот — значит четырех тысяч (нули проставляйте сами — пока рука не устанет!) —

Слушая вчера Ваши (безымянные, чьи-то, не мне, всем) слова о Z<amyatin> [601] (говоря об одном, говоришь обо всем: всегда обо всем!) я содрогалась всем содроганием родства, знала наперед каждое слово, п<отому> ч<то> это — я говорила! Но — разница — в Вашем голосе был покой знания, говоря то, я бы говорила не так, я моложе Вас (на много! много! жизней: на весь непокой страсти) — и за это еще, за старшего в Вас! (люблю́ Вас).

Что вчера произошло? Чудо. Из 40 человек, — значит (brûlons les étapes) [602] — 400 миллионов — я отозвалась на одного. Этот один назывался — Вы. Вчерашняя я подтвердила ту, 2 года назад (переизбрание вслепую!) — слепая подтвердила зрячую.

Значит, права же я была в своей оценке (отношении) два года назад, значит Вы именно тот, к<ого?> я видела, не ошибаются же дважды в том же направлении… Значит, мне за́ново Вас терять (погребать воскресшего). За́ново Вами болеть.

Это началось та́к: сначала прислушалась к голосу (ведь я не знала кто́ говорит, вместо лица́ — пятно) и — о удивление — слова подтверждали голос, человек говорил то и так. И — удивленье третье — и мысль была та. Так я Вас, в постепенности, узнала.

Разве дело в E<vgeny> Z<amyatin’e>. Всё — повод к сущности, и <подчеркнуто дважды> литературные прения!

Мне больно, друг, и так как мы когда-то