спиной у меня был рюкзак. В руках, что непривычно, автомат.

Рядом застыл Михаил. Метрах в двадцати по улице Сашка катила коляску с Леной.

Михаил медленно повернулся. Поморгал. Спросил:

— Никита?

— А кто ж ещё? — Я увидел, что Сашка остановилась. Ленка что-то ей сказала. Они развернулись. И покатились назад, к нам.

— Они пытались убежать! — возмутился Миша. — Они дёру дали, Никита!

— Лена с Сашкой? — не понял я.

— Да все они! И мы тоже! — бушевал Миша. — Ты прикинь, они не хотят, чтобы мы всё исправили!

От соседнего подъезда на нас смотрела своим заторможенным взглядом Нюра. Увидев, что мы с Мишей остановились, она неуверенно улыбнулась и даже подняла руку в приветствии.

— Их можно понять, — сказал я примиряюще. — Если мы изменим прошлое, то их не станет.

— Но они же мы!

— Нет. Они выросли из нас, они другие. Их можно понять.

Миша насупился и замолчал.

Подошла Саша с Леной.

— Пытались бежать, — сказала Лена то, что и так было всем понятно.

Я развёл руками.

Нюра поднялась со своего стула, взяла свечку в стакане и тихонько пошла к нам. Остановилась в сторонке.

— Ваша фанатка пришла, Никита, — ехидно сказала Саша. — Жаль, что с ней нельзя нормально поговорить.

Нюра жалобно посмотрела на меня, словно прося защиты.

— Саша, ты же знаешь, почему она такая, — упрекнул я.

Сашку это не проняло, она лишь поморщилась.

— Вернёмся? — предложил я. — Или тут будем ждать?

— Холодно, — заметила Сашка. — Давайте вернёмся. Может, пожрём чего.

— Лучше ко мне, — предложил Миша. — Там припасов больше.

И мы пошли в сторону метро. Нюра потопталась у подъезда и двинулась за нами, соблюдая приличную дистанцию.

Я шёл и думал о целой куче вещей сразу. Про то, что валяюсь сейчас в отключке под присмотром целой толпы врачей, охранников и даже настоящего священника — почему-то это вызывало неловкость. Про безнадёжную попытку наших будущих личностей саботировать миссию — и от этого мне было стыдно. Про то, что Григорян это знал или подозревал — потому и начал миссию раньше, чем все думали.

Ну и про то, что мы для него расходный материал.

А что поделать? Иначе все мы мертвы. И он тоже мёртв.

Перед магазинчиком, где обитал Михаил, было неприлично чисто. Асфальт выглядел выскобленным до блеска. Когда ниблы зачищают органику, они это делают на совесть, а тут недавно валялось очень, очень много мёртвых тел.

Сашка с Мишей отправились внутрь, пообещав что-нибудь приготовить. А мы с Леной, не сговариваясь, остались на улице. Я не сомневался, что Григорян нас найдёт, но почему-то не хотелось пропустить его появление.

Лена сидела, засунув руки в карманы куртки. Потом поморщилась, достала листок, пробежала глазами. Протянула мне.

— Слушай, а ведь это действительно последний форсайт.

Я глянул на записку, она была очень короткой.

«Ещё раз в меня влезешь — убью себя».

— Не врёт? — спросил я.

— Не врёт, — уверенно сказала Лена.

Я порылся у себя в карманах. И обнаружил точно такую же записку, только написанную своим почерком.

Сговорились.

— Значит, надо справиться, — решил я. Посмотрел на Нюру, топтавшуюся в стороне.

Почему-то я только сейчас заметил, что она босиком. Туфли с неё, кажется, слетели ещё при нападении стражей.

— Интересно, ей не холодно? — спросила Лена.

Я пожал плечами.

— А что она ест? — продолжила Лена. — Нет, я понимаю, что иногда — людей. Но вряд ли тут такое количество ротозеев, чтобы её прокормить.

Скинув рюкзак, я достал из наружного кармана батончик из прессованных сухофруктов. Подошёл к Нюре. Та чуть попятилась, потом остановилась. Она по-прежнему держала в руках стакан с погасшим огарком свечи.

— Хочешь? — спросил я. — Это вкусно.

Нюра робко протянула руку. Взяла батончик. Потянула его в рот, даже не снимая обёртки.

— Да что ты делаешь! — Я забрал батончик, снял обёртку, снова ей дал. Курага с прочими финиками-черносливом ссохлась до каменного состояния, но я знал, что её несложно разжевать. — Обёртку надо снимать!

Нюра послушно принялась есть. Зубы у неё были белые и блестящие, словно она только что пришла от стоматолога.

— Тебе не холодно? — спросил я. — Ноги не замёрзли?

Она замерла, изо рта вывалилось несколько кусков разжёванного батончика. Нюра наклонилась, подобрала их, на миг застыла, разглядывая свои ноги. Выпрямилась. И неожиданно сказала негромко:

— Мне всей холодно.

— Найти тебе обувь? — предложил я.

Она покачала головой. Пояснила, с какой-то снисходительной ноткой:

— Я мёртвая. Поэтому холодно.

Лена тихонько подкатилась поближе, явно заинтересовавшись диалогом. Нюра на неё не реагировала.

— Ты можешь рассказать, что с тобой случилось? — спросил я.

Девочка жевала, размышляя. Потом проглотила сразу половину батончика со странным, нечеловеческим движением головы. Сказала:

— Были страшные сны, как я здесь живу. Я прыгнула с крыши, чтобы сны кончились. И стали другие страшные сны, как я лежу мёртвая. Так не надо было делать!

— Не надо было, — согласился я.

— Я ошибка, — сказала Нюра задумчиво. — Сбой. Вы тоже ошибки, но живые. А я мёртвая. Я злилась. А вы меня спасли. Я поняла, главное, что мы ошибки. Нам не надо злиться.

— Не надо, — снова согласился я.

— Ты знаешь, кто такие стражи? — спросила Лена.

Нюра молчала.

— Нюра, те, которые сверху, кто напал на тебя, кто они? — спросил я.

— Изоляты.

Мы с Леной переглянулись.

— А кто это, «изоляты»? — осторожно поинтересовался я.

— Они изолируют конфликтную зону. — Нюра облизала пальцы. Протянула руку. Я торопливо достал ещё один батончик, отдал ей, даже забыв открыть. Но теперь она сама сорвала обёртку.

— Мы в конфликтной зоне? — спросила Лена.

Нюра покосилась на неё и неохотно ответила:

— Наоборот.

—