было. Я увидела ряд раковин; два писсуара и две кабинки с полуоткрытыми дверцами. Здесь было гораздо чище, чем в туалете для мальчиков, расположенном в Верхнем коридоре; и зеркала здесь были из стекла, а не из полированной стали; и в воздухе витал слабый, чуть медицинский, запах сосны; и ни один кран не подтекал; и из труб ни малейшего гудения не доносилось. Я повернулась, подошла ко второй двери и попыталась ее открыть. Но она была заперта.

Я приложила к двери ухо и услышала звук текущей воды. Металлический привкус у меня во рту еще усилился, становясь просто невыносимым. Я попыталась крикнуть: Эй, есть там кто-нибудь? – но оказалось, что горло у меня совершенно пересохло и я не могу произнести ни слова. Я снова подергала за ручку, но дверь не открывалась.

– Есть там кто-нибудь? – повторила я, хотя горло у меня было по-прежнему пересохшим, а потому слова эти прозвучали еле слышно. Мне показалось, что я вновь стала тем ребенком, что корчился от ужаса на полу ванной комнаты. Из недр моей памяти вдруг словно высвободилось нечто, давно там застрявшее, и теперь память, подобно засорившейся водопроводной трубе, начала исторгать из себя все, что в ней накопилось. Я вспомнила ту зеленую дверь из моего сна и вместе с ней запах опилок и краски, а еще некий странный свет, просачивавшийся откуда-то сверху в виде цветных фигурок пазла. Я вспомнила, что смотрела тогда куда-то вниз, в какую-то дыру, и видела, как там движутся странные тени, а за спиной у меня некий голос говорил: Вот здесь и живет мистер Смолфейс. Именно сюда он свою добычу притаскивает. Может, ты хочешь, чтобы он и тебя забрал?

Зеленая дверь. Таинственная дыра. Все это я помнила совершенно отчетливо, хотя никак не могла понять, в какое время и где это происходило. Была ли я в тот день в театре? Об этом, похоже, свидетельствует то, что я нашла в кладовой театра свой старый портфельчик. А также мое воспоминание о разноцветных световых пятнах на полу, похожих на фигурки пазла, – они вполне могли быть отблеском солнечных лучей, проникших сквозь цветные витражи в куполообразной кровле театра.

Я снова громко постучалась в дверь туалета.

– Эй! – На сей раз мой голос звучал гораздо громче. – Эй, есть там кто-нибудь? Мистер Скунс, это вы?

Звук льющейся воды смолк. А за дверью послышались чьи-то шаги. Жужжание пчел у меня в голове стало почти оглушительным. Я крепче сжала ручку своего атташе-кейса – не знаю уж, чего конкретно я ожидала, но воинственный дух во мне был явно еще жив, его не сумел заглушить даже страх, – и тут дверь открылась. Незнакомец, вышедший оттуда, выглядел несколько встревоженным, поскольку перед ним стояла молодая женщина, замахнувшаяся атташе-кейсом как молотом с явным намерением нанести удар; лицо ее при этом было застывшим от напряжения, а в глазах горел какой-то странный огонь.

Незнакомец оказался молодым мужчиной лет тридцати с небольшим, весьма привлекательной наружности: высокий, атлетического сложения, светловолосый, хотя волосы у него имели, к сожалению, какой-то мышиный оттенок. На лацкане пиджака у него красовался значок префекта школы «Король Генрих». Он явно был удивлен, увидев меня в мужском туалете – что, в общем, естественно, – и с осторожной улыбкой спросил:

– Я вас чем-то обидел?

Я перевела дыхание, тщетно пытаясь успокоиться, опустила свой кейс и пробормотала:

– Черт… Простите, ради бога… Вы меня напугали, я ведь решила, что сюда какой-то вор забрался.

– Да уж, – сказал незнакомец, – я был уверен, что вы мне сейчас этим кейсом по башке врежете. – Он улыбнулся. Улыбка у него была теплая, обаятельная. – Меня зовут Джером. А вы?..

Его улыбка явно была заразительной, и я тоже улыбнулась:

– А я Ребекка Прайс. Кафедра современных языков.

– В таком случае мы с вами, возможно, в следующем триместре станем коллегами. Я только что имел беседу с доктором Синклером по поводу места преподавателя французского языка.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы это переварить.

– Но… на кафедре нет свободной ставки преподавателя французского языка.

– Видимо, все-таки есть, – возразил Джером. – Я знаю, что в начале этого триместра вы внезапно лишились преподавателя французского и лишь в последнюю минуту сумели найти замену среди внештатников. Чуть ли не из «Саннибэнк Парк» или откуда-то в этом роде. И вроде бы этого человека действительно сперва хотели оставить в школе, но после беседы с доктором Синклером у меня сложилось впечатление, что… – Он вдруг замолчал и посмотрел на меня. – Фу ты черт! Так это вы и есть? Это вас пригласили на замену?

– Откуда вам стало известно, что в «Короле Генрихе» есть свободная ставка?

– Вы простите меня… – Он, казалось, был искренне смущен. – Я, честное слово, не хотел… Я бы никогда ничего такого не сказал, если б…

– Так откуда вы узнали о ставке преподавателя французского?

– В Оксфорде мы с Дэниэлом Хиггсом были однокурсниками. Недавно мы с ним встретились в пабе, немного выпили, и он сказал, что у них в школе, возможно, будет для меня место. – Он робко протянул руку, явно намереваясь коснуться моего плеча. – Клянусь, я ничего не знал. Дэнни заверил меня, что вы вряд ли останетесь в «Короле Генрихе».

– Вот как? – Я вспомнила, как Дэниэл Хиггс, стоя на верхней площадке лестницы, заглядывал мне за пазуху в самый первый день в этой школе. С тех пор он в основном старался меня избегать – видимо, его сильно напугала тогда моя гневная тирада. Только сейчас я догадалась, что из чувства мести он, вполне возможно, специально распространял обо мне разные неприятные слухи среди своих друзей и коллег.

– А что сказал обо мне Синклер? – спросила я.

– Вообще-то ничего особенного. Только то, что вы еще очень молоды и не совсем вписываетесь…

– …в стандарты этой школы? – закончила за него я. Первоначальная тревога быстро сменялась в моей душе бешеной яростью, которую я уже с трудом сдерживала.

– Нет, я хотел сказать, что для вас несколько непривычна та обстановка, что с давних пор является для «Короля Генриха» традиционной.

Я заставила себя сохранить хотя бы внешнее спокойствие. Вообще-то я давно уже научилась скрывать самые различные свои чувства. Смерть Конрада и то, что за ней последовало, стали для меня хорошей школой. А также многое другое.

– Мне очень жаль, но вы зря потратили время, – сказала я. – Ни одной вакансии у нас на кафедре нет. А я намерена продолжать здесь работать до конца своего контракта, после чего наверняка подам заявление о предоставлении мне постоянной должности преподавателя.

Я и сама удивилась свирепости собственной реакции. Только сейчас я поняла, как сильно хочу здесь остаться, несмотря на все те трудности, с которыми я столкнулась. Несмотря даже на все усиливающееся недовольство Доминика. Мне страшно хотелось