На следующий день, в субботу, у меня было назначено свидание с Джеромом. Уйти из дома мне ничего не стоило: по субботам я обычно ходила в Молбри навестить родителей. Более чем на час я у них никогда не задерживалась, но и этот час почти всегда проходил в молчании, и его лишь время от времени нарушало ворчание канализационных труб, да постоянно что-то тихо бубнил отцовский приемник, который всегда был настроен на одну из номерных радиостанций. Тикали часы на каминной полке; пахло непроветренным постельным бельем; на кухонной плите исходил паром чайник. Затем меня поили чаем, в который всегда добавляли слишком много молока, и угощали печеньем «Бурбон», которое я ненавидела. Повсюду были фотографии Конрада – на стенах, на каминной полке. Мать встречала меня в халате, а отец – в шлепанцах. И этот сценарий повторялся из раза в раз; каждую реплику я давно знала слово в слово.

Тебе следует больше есть, Беки. Ты слишком худая. Надеюсь, ты не на диете?

А вот Конрад всегда ест как лошадь. Должно быть, потому что так много гуляет.

Вот и ты бери скорей печенье. Это же «Бурбон», ты ведь так его любишь.

Я решила, что постараюсь уйти от родителей пораньше и отправлюсь на свидание с Джеромом в «Жаждущем школяре», а Доминику потом скажу, что пришлось кое в чем помочь родителям по хозяйству – например, прочистить раковину, починить сломанный замок или слазить на крышу и вытащить голубя из бака для дождевой воды, – любое из этих дел требовало какого-то дополнительного времени, а Доминик не стал бы задавать вопросы и пытаться уличить меня во лжи. Он всегда был невероятно доверчив. Но на этот раз стоило мне сунуть ключ в замочную скважину, и я сразу почувствовала: в родительском доме явно царит совершенно необычная атмосфера. За минувшую неделю тут явно что-то переменилось; казалось, воздух очистили с помощью кварцевой лампы – я прямо-таки чувствовала ее запах, а еще я чувствовала тот приятный лимонный аромат, какой обычно исходит от чистого постельного белья, высушенного на солнце. У меня даже в ушах зазвенело от волнения. Но самое главное – в моих родителях странным образом забурлила давно уснувшая энергия; они и выглядели иначе: мама надела свое любимое синее платье, а отец – летний костюм, которого я на нем не видела уже много лет. Оба возились на кухне, и стол был уставлен всякими яствами. На кухонной стойке стояла открытая банка с мукой, а рядом плошка с шоколадным тестом для печенья, которое оставалось только зачерпнуть ложкой и разложить по приготовленным формочкам. Окно над кухонной раковиной было распахнуто настежь, и прямо в него светило солнце, и солнечные зайчики плясали на плиточном полу, принося с собой безобидные воспоминания о моем далеком детстве, когда я любила играть под этим столом в золотистых лучах света, пробивавшегося сквозь привычную туманную дымку.

Когда я вошла, мать обернулась и радостно воскликнула:

– Беки!

Глаза ее сияли. Она, пожалуй, выглядела лет на десять моложе, чем неделю назад, когда я в последний раз ее видела.

– Беки, я так рада, что ты пришла! А я ко дню рождения Конрада пеку его любимый пирог. Какой глазурью лучше его украсить – желтой или голубой? Голубой – это, конечно, цвет его футбольной команды, но желтый ему вообще больше всех остальных цветов нравится.

Я только вздохнула про себя. За последние двадцать лет мне уже доводилось видеть мать такой веселой и оживленной, но в целом, наверное, не больше чем раза три или четыре. Это всегда начиналось за несколько дней до дня рождения Конрада. И этот краткий период лихорадочной активности всегда затем сменялся резким падением когнитивных функций. И я, пожалуй, не смогла бы с уверенностью сказать, что для меня было хуже: эта краткая иллюзия нормальной жизни или сменявшие ее долгие недели полного безразличия и безмолвия, проведенные в постели, и тщетные попытки врача пересмотреть и список материных лекарств, и способы ее лечения, пока в итоге окутавший ее мрак в очередной раз не сменится привычной рутиной. Отца моего, разумеется, эти всплески энергии тоже затрагивали, и мне было, пожалуй, даже тяжелей видеть у него в глазах пробудившуюся надежду, чем наблюдать очередной неизбежный рецидив маминой депрессии. Но сегодня отец показался мне каким-то даже чересчур энергичным и активным – почти таким же, как когда-то, и у меня просто сердце разрывалось при виде этого.

– Мама сегодня так хорошо выглядит, – сообщил он мне, отведя в сторонку под предлогом заваривания чая. – Она даже сказала, что хотела бы сходить в церковь. Слава богу, что это наконец-то случилось, Беки! Слава богу! Я так давно этого ждал.

Я попыталась улыбнуться:

– Спокойней, папа.

– Может, все-таки скушаешь печенье? Я купил твой любимый «Бурбон». Не виски, конечно, а всего лишь печенье. – Он рассмеялся. Это была старая-престарая шутка времен моего детства, и сейчас она причинила мне столь же сильную боль, как удар под дых.

– Нет, спасибо.

– Ты хорошо выглядишь, Ребекка. Тебе подходит работа учителя. Как, кстати, она у тебя идет? И как там наша маленькая Эмили? Что-то ты давненько ее к нам в гости не приводила.

А это уже что-то новенькое, подумала я: я уж и припомнить не могла, когда мои родители интересовались, как у меня идет работа и как поживает моя дочь. Странно, что они вообще ее имя помнили. Впрочем, по имени они ее никогда не называли – она всегда была для них просто «ребенком». Отец подал мне чашку чая, в который, как всегда, было налито слишком много молока. И все же на этот раз глаза его смотрели на редкость осмысленно, в них было понимание, и от одного этого сердце мое так и забилось. А что, если… Что, если на этот раз все изменится?

– Ты ведь не против желтого, дорогая? – вклинилась в наш разговор мама, держа в руках плошку с сахарной глазурью. Я кивнула, и она тут же добавила в плошку воды и немного желтого пищевого красителя. – Я могла бы, конечно, испечь еще один, специально для тебя, с розовой глазурью, но, по-моему, желтый одинаково годится для мальчиков и для девочек.

– Желтый цвет – это прекрасно. Спасибо, мам, но с розовой глазурью печь не нужно, – сказала я. – Но, к сожалению, завтра я, скорее всего, прийти не смогу.

Я, конечно же, напрочь позабыла о нашем с Конрадом общем дне рождения. Вообще-то я всегда старалась избежать прихода к родителям в этот день. Да и праздновали они всегда исключительно рождение Конрада. Но на этот раз этот «праздник» чисто случайно