немного джамбалайи. Выглядела она хорошо, но, к сожалению, уже почти остыла. Я села и стала молча есть. В рисе, приготовленном с большим количеством разных приправ, перца и чеснока, часто попадались кусочки цыпленка и сосисок. Доминик вообще отлично готовил. Куда лучше меня.

Я налила себе бокал вина и ела с наслаждением, только сейчас осознав, до чего была голодна. Синклер, Скунс и все остальные на большой перемене обычно ходили в школьную столовую, но мне вечно не хватало на это времени: то нужно было выставить оценки за письменные работы, то утрясти планы ближайших уроков, то перейти по длинным коридорам из одной части здания в другую, то просто присмотреть за расшалившимися мальчишками. В общем, я так ни разу вместе со всеми в столовую и не сходила.

– Да плюнь, – попыталась как-то успокоить меня Керри. – Чего ты там не видела? Я и сама не более двух раз за все эти тридцать лет нашей столовой пользовалась. И потом, во время ланча там всегда полно мужчин, которые внимательно смотрят, что ты ешь, да еще и комментируют это в стиле: Чипсы, Керри? Ты же растолстеешь! А сами-то набивают брюхо бифштексами, пирогами с почками и свининой, заедая все пудингом с вареньем и сладким яичным кремом. Жирные морды!

Я не выдержала и рассмеялась. Я хорошо знала, что она имеет в виду. Я давно усвоила, что быть женщиной – значит постоянно получать от мужчин совершенно ненужные тебе советы. Веселей, дорогая, ничего плохого с вами, возможно, еще и не случится! Вам ни в коем случае не следует это есть! Вам вообще следует побольше есть! Дамы брюк не носят! Я снова вспомнила свой злополучный брючный костюм. Мне казалось, что теперь я уже заслужила право его носить. Но, как выяснилось, Синклер продолжал выискивать мне замену. Ну, я ему покажу, ублюдку этому, пообещала я себе. Я ему покажу, кто тут у нас стандартам соответствует!

Я доела джамбалайю, вымыла оставшуюся грязную посуду, и оказалось, что Эмили уже пора ложиться спать. Я с удовольствием сама бы ее уложила, но она попросила позвать Доминика. Это было как раз в духе Эмили; она с легкостью дарила свою любовь мужчинам, а я тщетно пыталась заслужить ее любовь. Доминик, например, появился в нашей жизни менее года назад, но моя дочь его уже просто обожала. А я-то сама люблю его? – вдруг подумала я. Я вообще-то любить способна?

Уложив Эмили, Доминик через некоторое время спустился вниз. Я к этому времени успела выпить еще два бокала вина и чувствовала приятное головокружение и некую расслабленность. Доминик пару минут изучающе смотрел на меня, затем, видимо, тоже расслабился и заметил:

– Вид у тебя усталый.

– Ну, еще бы. Неделя выдалась просто ужасная.

– Ничего, потерпи еще недельку и будешь свободна. – Он налил себе вина. – Между прочим, я подумал, что можно было бы съездить куда-нибудь ненадолго, как только у меня триместр закончится. В залив Робин Гуда или еще куда-нибудь в этом роде. Я уверен, что Милли будет в восторге. Ей в этом триместре тоже нелегко пришлось – ты ведь все время была так занята.

Я молча пила вино. Я понимала, что мое решение остаться в «Короле Генрихе» Доминик может воспринять как некий вызов. Он никогда не верил, что я сумею обрести там успех. Он никогда и не хотел, чтобы я этот успех обрела. И уже не впервые меня поразило, до чего его неодобрение становится заметным, стоит мне начать делать успехи. А не была ли его реакция на «воображаемого дружка» Эмили связана с тем, чтобы по возможности сократить то время, которое она проводит в одиночестве, и сделать ее более зависимой от него, Доминика? Возможно, именно этого он больше всего и боится. Женской независимости.

– Что-то ты больно тихая, – прервал мои мысли Доминик.

– Я же сказала: я просто очень устала. Но надеюсь, что в следующем триместре все будет гораздо легче, если я, конечно, сумею удержаться на вершине достигнутого.

– Что значит «в следующем триместре»? – насторожился он. – Мне казалось, ты уже передумала там оставаться.

Я покачала головой:

– Я так никогда не говорила. И почему это я должна сейчас уходить, когда самые большие трудности уже позади? Когда самая сложная часть работы уже выполнена?

Было заметно, что ему мои возражения страшно не понравились. Но то ли из-за выпитого вина, то ли из-за того происшествия в театре, то ли из-за моей неожиданной находки – детского красного портфельчика – я испытывала какое-то странное, необычное возбуждение. Впервые с того момента, как я стала работать в «Короле Генрихе», я чувствовала, что близка к достижению некой цели. И теперь, после всего, что я видела, мне уж точно нельзя было останавливаться.

– Но меня беспокоит Эмили.

– И совершенно напрасно. У Эмили все в полном порядке.

– А тебе известно, что у нее явные признаки стресса? – Доминик явно не собирался сдаваться. – Этот ее невидимый друг, носящий имя твоего брата. Эта отвратительная картинка, которую она нарисовала в школе…

– Это все сто лет назад было, – отмахнулась я.

– Но такая картинка у нее не одна, Бекс! – Тон у него был по-прежнему озабоченный, но я уловила в его голосе некое затаенное торжество. – А ведь я предупреждал тебя. Она очень чувствительна. И моментально реагирует, если что-то не так.

– Почему же ты мне до сих пор не говорил, как и на что она реагирует? – сказала я. – И почему она сама-то ни на что мне не жаловалась?

– Мне не хотелось тебя беспокоить. А мне она, возможно, просто больше доверяет. – Он вытащил из ящика буфета какую-то темно-зеленую папку. – Вот, посмотри. Это те рисунки, которые мне удалось отыскать.

– Отыскать?

Рисунков было, наверное, штук двадцать. Некоторые карандашом, некоторые красками, а некоторые нервно начирканы на каких-то длинных полосках, более всего похожих на оторванные от рулона и измятые автобусные билеты. Все они выглядели знакомыми: те же кричащие черно-красные тона и то же имя внизу, до сих пор преследующее меня точно призрак…

– Она их под кроватью прятала. Там я их и отыскал, – пояснил Доминик.

Я внимательно рассмотрела рисунок, который держала в руках. Он был выполнен на обрывке грубой оберточной бумаги, в какую заворачивают покупки в мясной лавке; впрочем, того же типа бумагу обычно раздают и на уроках рисования в начальной школе. В нижнем углу печатными буквами было старательно написано: мистер Смолфейс.

– Но откуда ей вообще о мистере Смолфейсе стало известно? – не выдержала я. – Ведь я о нем никогда даже не упоминала.

Доминик пожал плечами:

– Ребятишки друг с другом о чем только не болтают. Возможно, о нем рассказывал кто-то из ее класса. А может, твои родители что-то такое упомянули.

Мое вино вдруг