- Андрей сказал, - все-таки произносит Варвара, - что есть какой-то принцип, по которому собиратели забирают души, что вы не можете прийти просто так, к любому, что…

Она продолжает говорить, а я зависаю на сотые доли секунды, не понимая, кто такой Андрей и почему он ей что-то рассказывал. Потом доходит.

- Во-первых, собиратели не забирают души, Бемби. Мы их извлекаем, показываем выход, направляем, иногда… приводим к отелям, но не забираем. Это две большие разницы.

- Отели?

- Бывает, что душа не может уйти, что ее держит тут какая-то нить, какое-то дело, привязанность, долг, и она не видит проход, не чувствует его, пока не разберется с этим. Решение проблемы, как правило, требует какого-то времени. Не всегда ответ очевиден, не всегда вопрос на виду. Но нахождение души тут, без… - я обрываю себя, потому что, оказывается, подобрать правильные слова очень сложно, туплю. И вместо того, чтобы искать подходящий вариант, думаю о том, что надо было речь отрепетировать или что-то типа того, набросать пару заготовок на бумажках, забить в заметки в мобильник, да хоть просто проговорить, но...

- Присмотра, - подсказывает Аарон, и я благодарна за эту подсказку, потому что она сглаживает углы и шероховатости, она лучше, чем те слова, что вертятся на языке у меня.

- Да, - киваю, наверное, слишком поспешно, но девушка ничего не замечает, - «присмотра»… Без этого, без особых условий души «портятся» и «портят» окружающее пространство. Они, как и тела, подвержены процессу… - снова туплю несколько мгновений, но в этот раз все-таки справляюсь без помощи Зарецкого, - распада. Теряют память, привязанности, понимание себя как человека. Путают низ и верх, вход и выход. Люди обычно их не чувствуют, замечают только тогда, когда начинают болеть или попадают в «полосу неудач», когда начинают сниться непонятные сны, или когда в доме что-то постоянно случается: лопаются трубы, коротит проводка, ломается техника. В общем, чтобы «заземлить» душу и созданы отели – там безопасно. Для всех. Что до принципа… Я забираю только умерших насильственной смертью, есть собиратели, которые забирают только детей или стариков, только мужчин или женщин, только погибших от определенной болезни или определенным способом.

- А я? – пищит Бемби совсем тихо.

- Ты… - я вздыхаю. – Ты, скорее всего, будешь забирать всех подряд. И детей, и стариков, и мужчин, и женщин. Что же до причины смерти, - качаю головой, - пока не понятно. Надо немного больше времени.

- Почему так? Кто решает кому кого забирать?

Аарон сжимает мои пальцы чуть крепче, то ли предупреждая, то ли поддерживая. А я снова ищу слова, чтобы соврать так, чтобы не соврать.

- А какая разница кто, Бемби? Ты ничего не изменишь и никак на это не повлияешь. Если решишь остаться в… «профессии», - я правда очень стараюсь душить в себе ехидство, проблема в том, что я так давно этого не делала, что практически разучилась, - это знание никак не облегчит тебе жизнь, если решишь уйти – тем более.

- Что происходит, когда ты извлекаешь?

- Неправильный вопрос, детка, - качаю головой.

- Тогда… я не знаю, какой правильный, - Бемби дует губы и смотрит на меня исподлобья. Должного эффекта не производит: нет во мне раскаянья и сочувствия, чувства вины тоже нет. Мозг в нашей работе – штука, которая облегчает, а иногда и спасает жизнь, и не обязательно только твою.

- Возможно, позже поймешь, - улыбаюсь я. – А сейчас уже нет времени, Варя, мы приехали. Сегодня ты будешь не просто смотреть.

- Но…

Я не хочу слушать, что там «но», поэтому быстро открываю дверцу машины и почти несусь к подъезду. Мы в спальном районе, возле одного из бесчисленного множества одинаковых домов: шестнадцать этажей, серые стены и избитые дождями и временем балконы. Крыльцо пугает ощеренным домофоном и истертой лавочкой неровно-зеленого цвета, под окнами – клумбы, припорошенные полусгнившей листвой и бычками.

- Давай, Бемби, смелее, - зову я Варвару, застывшую у машины. – Или ты передумала?

Конечно, я не надеюсь на то, что она передумала. Вот только… Кажется, пришла моя очередь задавать вопросы. А времени для этого не особенно много, совсем ничего, если уж честно. Скоро двор заполнится воем сирен скорой и полиции, соседями, любопытными прохожими. Несколько тысяч лет прошло, а толпа почти не изменилась: хлеба и зрелищ. Люди не любят сюжеты, в которых все хорошо, счастье, как сам факт, как свершившееся событие никому не интересно, обесценено. Оно плохо покупается и продается, еще хуже запоминается. Но вот трагедия…. Это – да: Шекспир, Хемингуэй, Гете, Достоевский.

Страдания притягивают людей, как хищников к раненному животному.

- Варя, - я жду Бемби у лавочки, вцепившись в деревянную спинку, чувствуя, как прилипают к пальцам мелкие крупицы краски, - скажи мне, чего ты хочешь? Зачем хочешь стать… быть, - тут же поправляю себя, - собирателем?

Девчонка уже подошла, смотрит так, будто у меня вторая голова выросла, уродливая вторая голова того самого чудовища, которым ее пугали в детстве и которого она боялась до усрачки и ночных истерик.

Молчит.

Ищет взглядом Аарона ака Андрея.

Все еще молчит.

- Я хочу перестать видеть эти сны… - бормочет невнятное себе под нос.

- Если тебя закроют, ты перестанешь, - я не давлю. Ладно, стараюсь не давить. Но Бемби отводит взгляд, стискивает руками ремешок сумки.

- Я… - и опять тишина. Только шелест листьев и музыка из какого-то открытого окна. Тяжелая музыка, громкая.

Я жду, ждет Зарецкий, стоящий за спиной Варвары. Он держит руки в карманах и тяжелым взглядом сверлит узкую девчоночью спину.

Времени все меньше и меньше. Но мне важен ответ, от него зависит, что я сделаю дальше.

- Это второй урок, Варя. От твоего ответа зависит, каким будет третий.

- Я видела вчера, что ты сделала с душой, - она наконец-то находит в себе силы, чтобы посмотреть мне в глаза. – Видела, как было плохо тому… мужчине. Зачем ты показала это мне? Зачем заставила смотреть? – в ее словах мало смысла. Бемби говорит о чем угодно, только не о том, что мне действительно нужно. Я не слышу главного – причину, поэтому хмурюсь. А девчонка продолжает скороговоркой: – Можешь не отвечать, мне кажется, что я и так знаю, - косится на Аарона. – Но, понимаешь, я не хочу, чтобы было так, как у тебя. Я не буду делать это, - обводит она рукой пространство перед собой, - так, как делаешь ты. Я хочу помогать. Действительно помогать. Чтобы они уходили без этой грязи и мерзости, без жестокости и боли.

Да? Как интересно…

Усмешку удержать не получается. Мне забавно наблюдать за тем, как Варвара Лунева корчит из себя того, кем не является, как свято сама же верит своим словам. Наверняка верит. Ведь ее так воспитали, всех так воспитывают – социально одобряемое поведение.

- Это неправда, Варя, - качаю головой.