- Я… - и давится снова, когда до нее доходит смысл моих слов. А доходит не сразу: слишком много возбуждения, слишком много эмоций.

- Не правда, - киваю головой. – Ты врешь и мне и, что примечательно, себе. Давай же… признайся. Вслух можешь не говорить, - улыбаюсь.

Бемби собирается протестовать, горячо доказывать мою неправоту. Первые секунд пять. А потом я вижу удивление в ее глазах, осознание.

Крак!

И очередной песчаный замок пал.

- Пойдем, - зову за собой, направляясь к подъезду. Мне достаточного того, что она поняла сама. На моих губах улыбка.

Зарецкий раскусил Бемби раньше меня. Чего может хотеть маленькая девочка? Чего может желать ребенок, избалованный любовью и родительским вниманием? Считающий, что жизнь – это домик куклы Барби? Признания, восхищения, благодарности. Эгоизм в чистом виде. Тщеславие настолько незамутненное, что на него больно смотреть, его сияние слепит глаза.

Я беру Бемби за руку только у нужной двери, сосредотачиваюсь.

- Ты тоже так когда-нибудь сможешь, - говорю прежде, чем потянуть ее за собой сквозь дверь. – Достаточно просто сосредоточиться.

И мы оказываемся в квартире.

Это правда достаточно просто. В конце концов собиратели – как воздух, как ветер, как пламя. А дверь… Просто дверь.

Здесь темно, потому что третий этаж, потому что окна выходят на северную сторону и весь свет, который мог оказаться в квартире, загораживают деревья. Здесь холодно и сыро. Воняет. Спиртом, дешевым табаком, немытыми телами. Из дальней комнаты слышны завывания. Женские завывания на одной ноте. Низкие. Пьяные.

- Не отпускай мою руку. Ничего не говори, - оборачиваюсь я к Бемби. Она кивает, а следом за нами в квартиру просачивается Аарон. Он делает это не так, как я, не так, как собиратели. Он словно черный дым проскальзывает сквозь щели и зазоры.

Я отворачиваюсь и иду на звук. Под ногами прожженный грязный линолеум, подошвы кроссовок мерзко липнут, старые пожелтевшие обои на стенах, старая мебель. От всего, от каждого предмета воняет пылью и плесенью: ковер на полу в гостиной, диван, ламповый телевизор, фотографии в рамках без стекол, кривые, явно авторские пейзажи и даже мольберт в углу. В этой квартире убого.

Я иду быстро, просачиваюсь, утягивая за собой Бемби, через еще одну дверь и застываю, потому что чуть не врезаюсь в труп. 

Ой, ну класс.

Дмитрий точно труп. Из его виска торчит деревянная открывашка для консервных банок. Скулит и воет над ним тетка в замусоленном халате со сломанным носом. Белая подошва моих кроссовок окрашивается красным моментально. Диван, возле которого скулит тетка прожжен в нескольких местах, ковер пузыриться складками, на окнах нет занавесок, на стенах местами нет обоев. Два кособоких стула и стол, под чью правую ножку подсунута какая-то газета – вот и вся обстановка. Варя крепче сжимает мою ладонь. Девчонку трясет.

А меня раздражает вытье. Раздражает даже больше, чем все остальное: запахи, кровь, труп, прицеп в виде Бемби. Поэтому я перегибаюсь через тело и касаюсь лба тетки пальцами свободной руки.

- Спи, - говорю громко, и тетка издает какой-то булькающий звук, воздух выходит из легких с шипением, а через миг представительница богемы валится на пол. Наверняка она рисовала те картины, что я видела в гостиной.

- А теперь ты, дружок, - я присаживаюсь на корточки, кладу руку на шею трупа. Там нет крови. Но вытаскивать не спешу, оборачиваюсь к Бемби.

- Чувствуешь?

- Д-да, - бормочет она неуверенно. Сейчас будущую собирательницу колотит так, что вместе с ней дрожу и я. Но мне недостаточно. Это не все, что она должна понять.

- Видишь? – спрашиваю, больше открываясь перед мелкой. – Вот так он жил, - картинки мелькают перед моими глазами, за опущенными веками. Проносятся со скоростью звука и растворяются в пустоте. Детство, юность, взрослая жизнь. Такие же картинки мелькают и перед Варварой. Где-то цветные, где-то черно-белые. Они разрознены, никак не связаны между собой. Воспоминания – хаотичны, а воспоминания алкоголика – тем более. -  Как жил, так и умер. Люди… странные создания. Вы так боитесь умереть, что не можете жить. Вы уделяете слишком много внимания чужому мнению, вы подставляете другую щеку вместо того, чтобы делать выводы. Ничему не учитесь, не меняетесь, не мечтаете. Вы свободны только в детстве… Он был свободен в детстве. Мечтал, любил, верил… А сейчас? Посмотри на него, Бемби. Его убила собственная жена… И не потому что устала терпеть побои, нищету и издевательства, не потому что решила что-то изменить, а потому что он забрал у нее последнюю рюмку паленки. Люди… Вас мотивирует то, что должно отталкивать. Почему с возрастом весь ваш опыт, все ваши изменения только через боль и страх? Почему только через мучения и страдания вы учитесь?

- Это неправда, - шепчет Бемби.

- Да? Разве ты не делаешь то же самое?

Варвара молчит.

- Кто учит вас перекладывать вину? Кто учит разрушать самих себя? Почему вы так боитесь нести ответственность за собственную жизнь?

- Мы не боимся…

- Правда? Гороскопы, бог, судьба, фатум, жестокие родители, деревянные игрушки, прибитые к полу… Оправдания собственным ошибкам. Кого винишь ты, Варя? Судьбу? Меня? Родителей?

Бемби все так же молчит. И я чувствую что-то в ней. Какое-то давление, напряжение… Как будто всплеск ее собственных сил. Небольшой толчок, разряд в руку…

Рано.

И я все-таки вытаскиваю чертову душу. Хватит, насмотрелась.

Мужик выскальзывает легко, не сопротивляется, не барахтается, не вязнет в собственном теле. Он умер несколько минут назад…

Все еще теплый.

…умер почти мгновенно, не мучился. Тетка как будто знала, куда бить. Достать его легко.

- Че… - начинает призрак, как только приходит в себя и осмысливает происходящее. Должна признаться, скорость, с которой это происходит, почти поражает. Ну да… белочка, видимо, и не к такому готовит.

- Через плечо, - отвечаю почти грубо. – Помер ты. Радуйся. Больше никакого похмелья, никаких «горящих труб», поисков денег на очередную бутылку.

Он сидит на полу, наполовину скрыт собственным телом, глаза стеклянные, во рту не хватает нескольких зубов. На алкаше застиранные семейники и больше ничего, редкие волосы на голове.

- Не понял…

Я сжимаю переносицу, стараюсь глубоко не дышать. Мне кажется, что от одного запаха тут можно опьянеть.

Я тычу пальцем на торчащую из виска рукоятку. Жду пока дойдет.

- Сука! – ревет свежепочивший. – Убью тварь, - и бросается к спящей тетке.

Удачи ему. Варя дергается в сторону, но я останавливаю девчонку, качаю головой. Снова жду.

Наблюдаю за бесполезными попытками призрака сомкнуть руки на шее жены. Он пытается долго, очень усердно. Снова, снова и снова. Будто его заело. Пробует подступиться с разных сторон. Но, конечно, руки проходят насквозь, не способны пошевелить даже волоска, что уж говорить о том, чтобы причинить вред.