она ко мне бегала! – Андрей неразборчиво ругнулся.– Я с ним беседую, он клянётся, что больше никогда. А из тошниловки придет – забывает, о чём клялся. Ну, однажды она зашла в кабинет и попросила, чтоб дело о хулиганстве я не заводил. Пусть, говорит, живет теперь как хочет. Мы с дочкой, говорит, к матери в город уезжаем насовсем. И уехали они.

Тут его совсем понесло. И в канаве спал, и под машину возле магазина попал, но Вова, шофёр, среагировал и только бампером его зацепил. Хромал Юра с неделю. Да, ещё и бутылку водки украл в магазине. Правда, директор не стал жалобу писать. Они в школе дружили крепко. Пожалел. Ну, и ещё много начудил Карагозов под парами спиртными. При Наташе говорить не буду.

– А с этим козлом, который Лёнечку убил, что и как?– Шанин наклонился к Андрею.

– Ну, куда подельник его показал, там я его и отловил.– Хохлов приоткрыл окно и с выражением омерзения на всегда добром лице плюнул смачно, и зло. Встречный ветер мгновенно утащил плевок далеко за машину. -Трудно брали. Сопротивлялись они. Их там трое было. Взяли всех. Преступление – то групповое. Сержанты помогли. Один бы я их не осилил. Сейчас Лосев ждёт расстрела, один пятнашку получил, а последний десять строгача. Ну, что Миха Леший тринадцать лет за убийство Женьки Мальцева мотает под Архангельском – вы знаете?

– Нет.– Удивился Витюша. -Я не знал, что ты и его нашел.

– Забыл просто.– Улыбнулся Андрей.– Пить- то не перестал. Вот и гуляет память. Я говорил тебе. А потом ты с Натальей закрутился и остальное тебе уже не важно было.

Шанин обиделся. Замолк и стал глядеть в окно, за которым не было ничего, кроме снега серого от частых оттепелей. Он сливался с тусклым февральским небом и потому казалось, что всюду пусто и мрачно.

– Андрей, займи Серёге девять рублей. – Попросил Витюша после долгой, положенной для обиженного паузы. – Он сразу же пришлёт мне долг до востребования. А я сейчас дома у Натальи возьму из заначки и тебе верну. Он в Миасс хочет уехать к брату. На работу устроится, пить завяжет.

– Так у меня с собой есть деньги.– Наташа достала из кармана кофты червонец и протянула Сергею.– Вышлешь Шанину Виктору Ивановичу.

Ткаченко Серёга денег не видел давно. Семь лет, точнее. Это он на покосе камыша так долго вкалывал. Взял бумажку новую, производящую слабый специфический хруст, единственный и неповторимый, ни на какой другой не похожий.Сказал «спасибо» и долго рассматривал рыжий с фиолетовым отливом листочек, и рассказывал вслух всё, что внимательно разглядывал.

« Билет государственного банка СССР, Владимир Ильич в профиль. Барельеф. Банковские билеты обеспечиваются золотом, драгоценными металлами и прочими активами государственного банка»Перевернул на другую сторону и стал смотреть купюру на свет. К окну приложил.

– Ух, сколько внутри бумажки всяких завитушек, линий разноцветных, полукруглых. «Подделка билетов Государственного банка СССР преследуется по закону». – Серёга как заколдованный изучал и озвучивал всё то, на что никто никогда из обычных покупателей давно не обращал внимания.– И вот главное дело – номер. ХС 033 49 59. Два раза номер напечатан. И «десять рублей» буквами, да плюс «десять» – цифрой аж в трёх местах. Серьёзная художественная работа. Наверное, кто образец денежки рисует – самый богатый человек в Союзе. Это ж вам не тропинку через лесной ручеёк нарисовать!

Он аккуратно уложил червонец на голову и накрыл сверху шапкой.

– Ну, правильно! – Похвалил его Витюша. – Отсюда и не украдешь, и не потеряешь.

– Так тебя к автовокзалу подбросить?– Спросил Хохлов.

– Нет. Я поездом поеду.– Ткаченко застегнулся на все пуговицы, поправил брюки в валенках и шапку надвинул поглубже.– Вот здесь выскочу. Мне бегом пять минут до вокзала. Спасибо, мужики! Спасли меня. Всю жизнь буду помнить. Здесь можно остановиться?

И он побежал. Хохлов глядел на удаляющуюся фигуру, сгорбленную и часто запинающуюся на неровной наледи, ещё прикрывающей асфальт. Глядел долго. Потом завёл мотор и убежденно сказал.

– Никуда он не уедет. Возле вокзала пельменная. Там портвейн на разлив дают стаканами. Улетит десятка к вечеру. Через пару – тройку дней его железнодорожная милиция  заберёт в обезьянник, а потом придет ежемесячная мобильная комиссия из ЛТП и медики Серёгу заберут к себе. Лечебно- трудовой профилакторий спиртное не держит. Там как на зоне – баланда и воспитательная работа с лопатой или ломом в руках. Будет асфальт плохой долбить с другими алкашами.

Витюша думал так же. Но сказать не мог. Хороший же парень Серёга Ткаченко. Как  такому не верить?

– Нет, уедет он в Миасс.– Неуверенно поспорила с Хохловым Наташа. – Он устал от скитаний, рабства камышового и отвратного дешевого вина.

Андрей улыбнулся.

–Через пару недель мне всё равно в МВД на совещание участковых прибыть следует. А после совещания заеду в ЛТП, заберу его и притащу в Семёновку. Поживёт пока в моей «гостинице», кормить будем его вместе. А потом найду ему дело здесь. И следить буду, чтобы не спился. Другого нет выхода. Или обратно на камыш Егору Ильичу отдам. Там он хоть живым ещё побудет.

Приехали они к хате Витюшиной. Наталья быстро пыль отовсюду собрала, воду вскипятила и заварила чай. Конфеты в вазочке появились, печенье. Не засохли сладости. Прохладно в доме. Не топили давно. После чая Витюша протрезвел наконец.

– Ну, а мне на курсы сержантов когда ехать?– Бодро спросил он Андрея. -Готов обучиться и ловить совместно с тобой нарушителей закона.

В доме только что сосульки с потолка не свисали. И снега не было. А так – всё равно, что на улице сидишь. Зад, если им не шевелить, запросто прилипнет к табуретке. Наташа вскочила, запела неизвестную песню и стала в такт подпрыгивать на заиндевевших досках холодного как земля пола. Грелась.

– Ты пока погоди с курсами.– Хохлов отхлебнул большой глоток и закинул в рот печеньку.– На те, куда я собирался тебя определить, мы опоздали. Они уже месяц работают. Ты как раз камыш стриг. Два месяца свободных у тебя. Мой рапорт там лежит, в УВД. А заявления твоего нет.

–Долго что ли написать?– Встрепенулся Витюша.– Диктуй. У меня в шкафу бумага есть, ручка имеется.

Андрей тоже поднялся и стал быстро пересекать комнату в разных направлениях. Лицо его отпечатало то, что старлей носил в душе. Лёгкое раздражение и грусть.

– Вот глянь, Витёк. После подачи заявы будет собеседование с политруком. Он сейчас зовётся замполитом. Разницы никакой. Ну, ему ты уши натрёшь. Язык твой – друг твой. Налепишь красивую,