— Здравствуйте, Ян-гьон. — Иргис поклонился ровно настолько, насколько обязывали приличия. — Признаться, немало удивлен встретить вас здесь!

— Если я скажу, что на старости лет решил полюбоваться местными чудесами — будете делать вид, что поверили? — Раджевич ухмыльнулся.

— Посмотрю по обстоятельствам. — Иргис пожал плечами.

— Значит, это я и сказал. Сержант Брин, да не таращься ты так! — Раджевич подмигнул косым глазом обалдевшему от разговора Заону. — Мы с командором немного знакомы со времен его службы в столице, поэтому предпочитаем обходиться без лишних любезностей.

— Сегодня тот редкий день, когда Ян-гьон говорит правду, — подтвердил Иргис. — Любезничать с ним — пустая трата времени: и нашего, и его.

Вступил оркестр, в толпе началось движение: следуя указаниям стражи, люди образовывали коридор. Начиналась церемония.

Первыми на лестницу перед дворцом из боковых дверей выбежали танцовщицы. Затем их сменила команда фокусников: в шляпах «пропадали» и «появлялись» вещи, вылетали в небо птицы. По ступеням, управляемые невидимыми нитями, прошли маршем истуканы из хьорхи.

Иргис, сперва больше следивший за толпой, поневоле засмотрелся на представление — хьор-мастера Нодаба свое дело знали… Но, наконец, ударили барабаны; распахнулись парадные двери — являя публике хозяев праздника. Леди-канцлер Анна Нодаб и ее брат ксен-лорд Милт Нодаб вышли к гостям.

По толпе пронесся шепот: где-то восторженный, где-то вопрошающий, где-то насмешливый.

— Интересно они смотрятся!

— Думаешь, в самом деле?..

— Стыда не знают! А ведь он женат.

— Всем лучше, что Анна не торопится замуж.

— Она все больше похоже на отца.

— А Милт не очень-то. Они правда брат с сестрой?

— Теперь уж не узнаешь наверняка…

— Да поговаривают, что не с братом она….

Шептуны заметили Иргиса и поспешили замолчать.

Анна Нодаб спускалась по ступеням, легко опираясь на локоть старшего брата и высоко держа голову — прекрасная, как всегда, вне зависимости от обстоятельств и нарядов. Бело-зеленая мантия канцлера шла ей не меньше, чем самое роскошное платье… И лишь немногим меньше, чем его отсутствие.

Милт Нодаб шел рядом. Худощавый, с тонкими чертами лица, в которых, вопреки досужей болтовне, вполне ясно читалось фамильное сходство — он был из тех мужчин, что красивы лишь на портретах. Двигался Милт с болезненной неловкостью, неуклюже, будто раненый, недавно вставший с постели. От всей его фигуры, манер, голоса — веяло восковой безжизненностью. За глаза его часто называли «веревочным человечком» — в равной мере из-за дерганных движений и за прогремевшие на весь остров казни. Первого человека по его навету лорд-отец повесил, когда Милту было всего девять. А после смерти отца, за четыре года регентства — до совершеннолетия Анны — Милт при поддержке сторонников перевешал половину родни и множество видных нодабцев. Вешать, по справедливости, было за что, хотя оглашенная причина часто не соответствовала настоящей; дерганный мальчишка оказался на удивление хорошим правителем. И честным — в положенный срок уступив трон сестре, он занял место ксэн-лорда и продолжил начатое. Его не любили, ни знать, ни простонародье: слишком масштабными и бескомпромиссными были чистки, слишком сам он был… не такой: ненормальный, странный, в иные моменты показывающий пугающее сходство с беднягами, запертыми в домах призрения для умалишенных. Сплетням по поводу плотских отношений брата и сестры не было конца: Милт был женат, но супругу с детьми давно выслал в загородное имение — что только преумножало кривотолки. Совершенно, впрочем, беспочвенные: что-что, а это Иргис знал доподлинно.

Они прошли мимо: Анна с приветливой улыбкой строгой, но гостеприимной хозяйки, и Милт — с отсутствующим выражением лица.

Крупные, глубоко посаженные серо-голубые им обоим достались от покойного лорда-отца, — но если у Анны это были глубокие озера, отражавшие небо, то у Милта — холодные, бесцветные лужи.

— Бедная леди Анна, и как она с ним рядом? Да такой убьет — не заметит, — зашептала соседке безвкусно расфуфыренная дама.

— От одного взгляда аж жуть берет! — соседка охотно поддержала тему.

— На редкость бестолковое заблуждение, — насмешливо прошептал Раджевич, наклонившись к Иргису. — У самой жестокой убийцы на Шине взгляд был на понимающий и добрый, не так ли, командор?

«Мы оба это знаем, — зло подумал Иргис. — А вот чего я не знаю, но хотел бы знать — зачем твои люди подсунули мне словарь, а теперь ты тут поминаешь Поводыря вслух, при всех? Если сомневаешься в ее смерти — так это к Вэлу; ради призраков он и тебе пожмет руку».

— Вам виднее, Ян-гьон: вы лучше моего разбираетесь в доброте и понимании, — в тон ответил Иргис. Он ожидал, что Раджевич так или иначе отреагирует шпильку, но тот не стал развивать тему.

Церемония шла своим чередом. Анна и Милт поднялись обратно на лестницу, произнесли одну на двоих приветственную речь, к окончанию которой, как раз, стемнело. С разных концов площади и по всему городу в воздух поднялись начиненные хьорхи аэростаты.

— …поэтому сейчас, в пору катастроф и неурожаев, нам всем необходимо, — голос леди Анны через усилители разносился по площади, — искать пути взаимопонимания. В том воля Солнцеликого, в том воля людей Нодаба, людей Шина, наша общая воля!

Грянула музыка, вновь ударили барабаны — и в их грохот вливались хлопки фейерверков. Небо расцвело огнями — желтыми, синими, зелеными, красными, белыми… Лепестки пламени неслись к земле, но, не долетая, гасли.

«Словно падают звезды. — Иргис, как и все, стоял, запрокинув голову. — Древняя традиция Фестиваля: но добрый ли это символ?»

Из боковых дверей потянулись к столам вереницы слуг, выносивших бочки с пивом, винные бутыли, подносы с закуской.

Раньше для важных гостей накрывали отдельный стол внутри дворца, однако с тех пор, как власть перешла к леди Анне, все пиршество проходило на открытом воздухе. В дурную погоду натягивали пологи из хьорхи, но сейчас небо было чистым, а воздух прозрачным, как родниковая вода; дым от фейерверков уже рассеялся.

Иргис почти обрадовался, когда Милт Нодаб, оставивший гостей под предлогом неотложных дел, через посыльного вызвал его во дворец. Пить вволю было все равно нельзя, собирать информацию обстановка пока не располагала, а внимание многочисленных придворных дам досаждало не меньше, чем косой взгляд Раджевича или вид Леди Нодаб, вынужденной любезничать со всеми без исключений.

В коридорах дворца было непривычно безлюдно и темно: вся суета выплеснулась на площадь, потому освещение притушили. Но в рабочем кабинете ксэн-лорда горел яркий, режущий глаза свет.

Милт Нодаб сидел за столом и размеренно водил чистым оконечьем писчего пера по тыльной стороне ладони. Он мог делать так часами.