– Я тебе не верю, – сердце у меня колотится. – Я прав?

Рамона смотрит мне в глаза.

– Да, – признается она. Глаза у нее блестят, и в этом свете я не могу понять, слезы это или косметика. – Но нам нельзя.

Я киваю.

– Ты права.

Эти слова даются тяжело – и мне, и ей. Я чувствую ее желание, физический голод по близости, которой она себе не позволяла годами. И дело не в сексе, а в чем-то совсем другом. Вот так переплет! Она так долго была одинокой хищницей, что уже сама не знает, что делать с кем-то, кого она не хочет убить и съесть. Меня мутит от эмоционального несварения: кажется, к Мо я никогда не испытывал такого животного, похотливого влечения, как к Рамоне. Но Рамона – отравленный цветок, срывать его нельзя, если я дорожу жизнью.

Она делает шаг, обвивает меня руками и прижимает к себе. И целует так крепко, что у меня волосы встают дыбом. Потом она отпускает меня, отступает и поправляет платье.

– Лучше я так больше делать не буду, – задумчиво говорит Рамона. – Для нас обоих это слишком рискованно. – Потом глубоко вздыхает и подает мне руку. – Пойдем в казино?

Вечер еще только начался, подступают сумерки; пока я спал, город оросил короткий, но сильный дождь. Он слегка сбил оглушительную дневную жару, но от тротуаров тонкими струйками поднимается пар, а влажность где-то между «Амазонка» и «аварийное погружение, открыть кингстоны». Мы проходим мимо нескольких уличных торговцев и групп туристов под навесами с яркой подсветкой и громкой музыкой. Красочные террасы перед ресторанами набиты битком, так что болтовня заглушает немолчный стрекот цикад.

Мы подходим ко входу в казино, и я киваю незнакомому швейцару:

– Частная вечеринка.

– Ага. Мадам, мсье, прошу сюда… – Он отступает в фойе и ведет нас к ничем не примечательной лестнице. – Позвольте вашу карточку, сэр?

Рамона незаметно толкает меня локтем, и я чувствую, как она вкладывает что-то мне в руку. Я переворачиваю прямоугольник и вручаю швейцару.

– Прошу.

Он секунду смотрит на карточку, затем кивает и указывает наверх.

– Что это было? – спрашиваю я у Рамоны уже на лестнице.

– Приглашение на вечеринку Эйлин. – Здесь всюду блестит начищенная медь и темнеет красное дерево. На стенах висят чрезвычайно унылые пейзажи в антикварных рамах, а свет тусклый. Рамона на миг хмурится, когда мы поднимаемся на верхнюю площадку. – На наши настоящие имена, разумеется.

– Ясно. А имена что-то значат?

Она пожимает плечами.

– Возможно, они есть в какой-нибудь базе данных. Они не дураки, Боб.

Я беру ее под руку, и мы вместе идем по широкому коридору к открытым дверям. За ними я слышу позвякивание бокалов и приглушенный гул разговоров, на фоне которых отельный джазовый квартет насилует какую-то очень известную мелодию.

Публика здесь разительно отличается от игроков в открытой части казино, и я сразу чувствую себя не в своей тарелке. Тут десятки женщин тридцати – сорока лет, выряженных в полную и точную реконструкцию офисной униформы. У них на удивление одинаковая мимика – будто всю кожу на лицах заменили антипригарным полимерным покрытием, – и они набрасываются на закуски и знакомых с бойкой яростью стайки пираний на антидепрессантах. Больше всего похоже на день открытых дверей в Степфордской школе бизнеса, а мы с Рамоной словно забрели сюда по ошибке с заседания комитета Мирового Капиталистического Заговора, которое проходит в соседнем зале. На миг я даже пугаюсь, что нас могут попросить объявить победителя ежегодного конкурса на самый радикальный план продаж. Но потом вижу за буфетной стойкой еще одни двойные двери; похоже, заседание МКЗ будет проходить там – ведь там рулетка и бесплатный бар.

«Я пойду поздороваюсь с хозяйкой, – говорит мне Рамона. – Встретимся через пару минут?»

Такие намеки я понимаю хорошо.

«Конечно, – отвечаю я. – Принести тебе выпить?»

«Я сама разберусь».

Она улыбается мне, а потом открывает рот и ахает:

– Вот ведь как чудесно, Боб? Будь лапушкой и погуляй, пока я припудрю носик. Я быстро-быстро!

А в следующий миг она уже отчалила, прорезая борозду среди маленьких черных платьев и пластиковых улыбок.

Я философски пожимаю плечами, вижу бар и направляюсь прямо к нему. Бармен быстро наполняет дешевым, мутным белым вином один бокал за другим, так что мне не сразу удается перехватить его взгляд.

– Можно вас?

– Конечно, чего желаете?

– Мне… – И в этот момент тысячи обрывков полупереваренных телефильмов вдруг захватывают контроль над моей глоткой. – Водку-мартини! Взболтать, но не смешивать.

– Ха, – ухмыляется бармен. – Не вы первый такое заказываете.

Он хватает шейкер, тянется к бутылке и через считанные секунды вручает мне конический бокал чистой маслянистой жидкости с маринованным овечьим глазком на дне. Я осторожно принюхиваюсь. Пахнет как дизтопливо.

– Кхм, спасибо.

Стараясь держать стакан на вытянутой руке, я отворачиваюсь от стойки и чуть не выливаю все на женщину в строгом черном костюме и очках в тяжелой оправе.

– Ой, простите!

– Ничего страшного, – без улыбки говорит она. – Мистер Говард? Из Столичной прачечной?

Она произносит мое имя так, будто готовится вручить мне повестку в суд.

– Ну да. А вы?..

– Лиза Слоат. Из «Сплин, Слоат и партнеры». – Ее щека дергается: кажется, это была улыбка, а может – просто невралгия. – Нам выпала честь заниматься личными делами Биллингтонов. Мы, кажется, почти познакомились вчера.

– Правда?

И тут я вспоминаю, где ее видел. Это же адвокатша с кейсом, которая по пятам ходила за Биллингтоном, а потом уходила поговорить с директором казино. Я улыбаюсь.

– Да, уже вспомнил. Чем обязан?

Гримаса превращается в искреннюю улыбку, правда примерно такую же теплую, как жидкий азот.

– Мистер Биллингтон сегодня задерживается. Он присоединится к нам позже, а вы пока чувствуйте себя как дома. – Улыбка исчезает и сменяется таким расчетливым взглядом, что мне становится не по себе. – Это его исключительное право. Со своей стороны, я считаю, что он проявляет излишнюю доверчивость. Вы слишком молоды, чтобы быть участником этого аукциона. – Улыбка возникает снова. – Вам следовало бы напомнить своим работодателям о том, что мы уже давно и успешно даем отпор в судах как физическим, так и юридическим лицам, а также правительственным организациям, которые пытались помешать законной реализации наших коммерческих проектов. Приятного вечера.

Она разворачивается на острых черных каблуках и цокает обратно в сторону внутреннего зала. «Что это все значило?» – думаю я и неблагоразумно отпиваю из бокала. И чудом не начинаю плеваться – вкус у этой жижи даже хуже запаха: чистый экстракт скипидара с завершающим штрихом дешевого джина и тонкой ноткой керосина.