До сих пор все верно, думает Хеннинг. И до сих пор все прекрасно совпадает с его собственными предположениями. Махмуд Мархони невиновен, а кто-то пытается его подставить. Текстовые сообщения, намеки на неверность, жесткий последний секс, граничащий с изнасилованием. Подозреваемому нелегко выбраться из плена таких доказательств, особенно если он отмалчивается на допросах.

Но кто такой Харальд Гордер? Судьбе его семьи отведено в сценарии так много места, что это должно быть важным. Имеет ли эта семья такое же значение в реальной жизни? Как говорила его мама, это просто кино. И кино не обязано быть зеркальным отражением реальности.

Но Хеннинг все равно развивает эту мысль. Харальд Гордер изменял жене с Моной, больше не с кем, а неверность наказывается побиванием камнями. Но почему Гордер и Мерете переглянулись в конце фильма? Почему она улыбнулась?

Значит, прототип Гордера знаком с Анетте. Кто-то из круга общих знакомых девушек состоял в любовных отношениях с Хенриэтте, думает он. Единственный подходящий человек, кто приходит ему на ум из тех, с кем он уже встречался, — это Ингве Фолдвик. Но Фолдвик не читал сценария, это не может быть он. Если, конечно, Фолдвик не врет. Но зачем Фолдвику врать об этом? Должен же он знать, что подобные утверждения очень легко проверить, если только полиция захочет. Следы в его компьютере, копии сценария где-нибудь в офисе или дома. Если его поймают на такой очевидной лжи, то сразу в наручники, и здравствуй, тюрьма Уллерсму. В окружении девушек должны быть и другие взрослые, думает он, другая семья. Может, семья Анетте? Или Хенриэтте?

Он думает о Хенриэтте. О красивой, веселой, открытой Хенриэтте. Что же ты за человек на самом деле? Любительница провокаций со смыслом, как выразился Фолдвик. Хеннинг понимает, что имел в виду преподаватель, хотя проблема шариата в сценарии освещена очень слабо и не детализирована. Но главная мысль очевидна — придурки, отстаивающие законы шариата, должны убираться, мы — для нашей же собственной пользы — не должны стесняться никаких средств для защиты нас самих и нашей культуры, женщины всего мира, объединяйтесь и не оказывайтесь в подобной ситуации.

Но где же порох? Где опасность? Где оскорбительные реплики, аргументы, из-за которых кто-то решил претворить сценарий в жизнь? Хагерюп не сравнишь с Тео ван Гогом, нидерландским режиссером, снимавшим критические фильмы об исламе, убитым восемью выстрелами из пистолета в Амстердаме в 2004-м. После этого убийца ван Гога перерезал ему горло и воткнул в грудь два ножа, приколов к ним длинное письмо с угрозами. Насколько известно Хеннингу, Хенриэтте раньше не относилась к исламу с особой враждебностью. У нее даже был любовник-мусульманин.

Чем больше Хеннинг размышляет об этом, тем больше он убеждается, что за всем этим стоит кто-то из ближайшего круга Анетте и Хенриэтте. Надо выяснить, кто должен был сниматься в фильме, думает он, у кого был доступ к сценарию. Убийца или убийцы должны быть в числе этих людей.

Он изо всех сил борется с желанием снова позвонить Анетте. Слишком рано. Она ясно дала понять, что Хеннинг не должен пытаться помочь ей, да и ему, прежде чем снова связаться с ней, хочется получше разобраться в этом деле.

Вместо Анетте он звонит Бьярне Брогеланду. Хеннинг получил номер его мобильного после допроса в Управлении полиции. Брогеланд отвечает почти сразу.

— Привет, Бьярне. Это Хеннинг.

— Привет, Хеннинг! Как дела?

— Э-э-э, хорошо. Слушай, мы можем встретиться?

Наступает короткая пауза.

— Сейчас?

— Да. Лучше всего немедленно и в каком-нибудь нейтральном месте. Мне надо с тобой кое о чем поговорить.

— Ты хочешь встретиться как журналист?

— Ну, я не совсем уверен.

— Это имеет какое-то отношение к Тарику Мархони?

— Нет. К его брату. И Хенриэтте Хагерюп. И поэтому можно сказать, что это имеет отношение и к самому Тарику. Я не совсем уверен.

— Ты не совсем уверен?

— Да. Но я гарантирую, что тебе захочется услышать мой рассказ и посмотреть на вещь, которая у меня есть. Просто я не хочу говорить об этом по телефону.

Тихо, тихо, думай, думай.

— Хорошо. Где ты хочешь встретиться?

— В «Лумпе».

— Ладно. Смогу быть там через пятнадцать минут.

— Отлично. Тогда до встречи.

Из кафе «Ден Гуде» Хеннинг решает поехать на такси, каким бы идиотским ни казался этот поступок. Он выходит на улицу Фреденсборгвейен и ждет свободную машину несеребристого цвета. Машина эта произведена не в Германии, и на крыше у нее нет таблички А2052. Водитель — пожилой седой мужчина в серых очках, пахнущий одеколоном «Олд Спайс». Он не слишком разговорчив.

Это вполне устраивает Хеннинга и означает, что, пока они едут мимо улиц, домов, людей и машин, у него есть время подумать. Он всегда чувствует удивительный покой, когда едет на машине, но не сам ее ведет. Кажется, что ставишь самого себя на паузу, когда весь мир вокруг несется на ускоренном воспроизведении.

Он размышляет о том, что должно было твориться в голове у Хенриэтте Хагерюп, когда она поняла, что ее собственный сценарий вот-вот воплотится в жизнь, а главная роль достанется ей самой. Может быть, она не успела этого понять. Может быть, она не успела отреагировать, до того как была парализована электрошокером, а первый удар камнем получила не приходя в себя.

Он надеется, что так оно и было. И надеется, что Анетте будет вести себя осторожно. Потому что если Хенриэтте убили из-за сценария, то нельзя исключать, что следующей жертвой может стать Анетте.

Ресторан «Олимп», как на самом деле называется «Лумпа», в начале октября 2006 года был закрыт на капитальный ремонт и спустя немногим более года открылся снова. Хеннинг часто захаживал в «Лумпу» до того, как произошло То, О Чем Он Не Думает. Здесь можно было неплохо поесть и выпить кружечку пива. Местечко без претензий, с не слишком раздутой от собственной важности клиентурой и внимательным персоналом.

Едва зайдя в ресторан, он понимает, что атмосфера места изменилась. Чего-то не хватает. Для того чтобы сохранить приподнятое настроение, интимную атмосферу, нужно приложить усилия, но если лишить соус одного компонента, он уже не будет иметь прежнего вкуса. Нет, после ремонта внутри стало очень красиво, но все равно что-то не так.

Он замечает Брогеланда в баре. Тот без формы. В бокале, стоящим рядом с ним, пенится какая-то жидкость. Они снова пожимают руки друг другу.

— Ты не будешь возражать, если мы сядем за стол? — спрашивает Хеннинг. — Лучше всего поближе к выходу.

Он не хочет объяснять причину такого пожелания, поэтому говорит:

— У меня спина болит от стояния.

— Конечно.