— Что это? — спросил Патрик, проворно схватив листок.

— Убийца полицейского на свободе, — сказал Спикен. — Виктор Габриэльссон летит в Арланду. Министерство иностранных дел наконец смогло вызволить его. Не думал, что им удастся это сделать.

— Вот черт, — сказал Патрик, раскрасневшись. — Мы знаем, когда приземлится самолет?

Мелкий шведский гангстер Виктор Габриэльссон стал притчей во языцех за последние десять лет. На основании сомнительных улик он был приговорен американским судом к пятидесяти годам тюрьмы за соучастие в убийстве полицейского в пригороде Нью-Йорка. Он провел в заключении восемнадцать лет и все время добивался права отбывать срок в Швеции.

— Господи, сколько же в завтрашнем номере будет убийц полицейских, — заметила Анника. — Как бы их не перепутать?

— Эти случаи очень разные, — наставительно произнес Патрик. — Один произошел в США, другой у нас, в Швеции.

— Самолет взлетел в аэропорту Логан в Бостоне пять часов назад, — поделился информацией Спикен.

— Мы стартуем, — сказал Патрик и выразительно посмотрел в сторону отдела фотографий.

— Так как нам быть с материалами о Давиде Линдхольме? — с невинным видом поинтересовалась Анника.

— Но ты же справишься с этим? — великодушно произнес Патрик, надевая плащ и делая отчаянные знаки фотографу.

Патрик выбежал из редакции, и стало очень тихо. Берит и Анника посмотрели друг на друга.

— Не будь к нему слишком строга, — сказала Берит. — Он молод и полон энтузиазма.

— В самом деле? — язвительно спросила Анника. — Между прочим, он на год старше меня.

Берит рассмеялась.

— Ну, значит, он просто выглядит как сущее дитя. Ты напишешь о Давиде?

Анника криво усмехнулась.

— Если честно, то Давид интересует меня гораздо больше, чем Виктор Габриэльссон, но я уже пыталась напечатать материалы о темном прошлом Давида и наткнулась на глухую стену. Как ты думаешь, Юлию Линдхольм могут признать невиновной?

Берит удивленно взглянула на Аннику поверх очков.

— Ни малейшего шанса, — сказала она. — Даже самого крошечного.

Анника сбросила ноги на пол, подняла с пола сумку и направилась в отдел дневной смены. Поставив на стол свой подержанный ноутбук, она вышла в Интернет. Некоторое время она сидела за столом, оглядывая редакцию.

Ева-Бритт Квист обосновалась в стеклянном кабинете Андерса Шюмана и что-то говорила, отчаянно жестикулируя. Впрочем, этим она занималась практически все время. Шюман, откинувшись на спинку кресла, устало и обескураженно смотрел на Еву. Все последнее время он целыми днями только этим и занимался — выслушивал Еву-Бритт Квист.

После летних отпусков руководство газеты объявило, что грядут серьезные сокращения, в основном в составе редакций. Новость произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Журналисты несколько дней были в панике. Как это ни странно, главный редактор не ударил и пальцем о палец, чтобы успокоить нервничавших людей. Он дал полную волю профсоюзу и не пресекал слухов. В результате в редакции воцарился полный хаос. На одном из профсоюзных собраний, где она председательствовала, Ева даже расплакалась — не потому, что ей что-то угрожало — как представителю профсоюза, ей вообще ничего не грозило, — а потому, что переживала за коллектив.

Спикен наконец потерял терпение и рявкнул на подчиненных, сказав, что если они не возьмут себя в руки и не придумают пару удачных заголовков, то газету надо не сокращать, а закрывать к чертовой матери, и немедленно. После этого разноса редакторы, корреспонденты, фотографы и системные администраторы нехотя вернулись к своим компьютерам и принялись за работу.

— Какая суматоха из-за того лишь, что некоторые из нас очень легкомысленно относятся к будущему, — философски заметил Спикен, взгромоздив ноги на стол и откусив изрядный кусок аппетитной пиццы.

— Ты перестал соблюдать диету? — изумилась Анника, но в ответ Спикен лишь ткнул в ее сторону жирным пальцем.

Обстановка в редакции стабилизировалась, но люди стали более энергичными, более сосредоточенными, более собранными, и Аннике это даже нравилось.

«Меньше болтовни и больше дела».

Сама она никогда не принимала участие в совместных развлекательных мероприятиях типа турниров по кеглям, или вечеринок по случаю дней рождения сотрудников, или других якобы веселых совместных мероприятий с коллегами.

Теперь весь этот бред, кажется, окончательно канул в Лету.

«Превосходно! Оставьте меня в покое и дайте работать».

Впервые за несколько лет она получила возможность работать полный день осенью, по крайней мере в те дни, когда Томас забирал детей. Чувство пустоты она восполняла статьями о постепенном упадке социальных служб в ленных советах, а также о случаях дискриминации при рассмотрении дел в Шведском суде по трудовым спорам.

— Ты должна благодарить судьбу за хаос в редакции, — сказал ей Спикен, когда она представила ему статью о девяти случаях в суде по трудовым спорам, когда судьи постановили, что женщины могут получать меньшую плату за равный труд, так как ниже ценятся на рынке труда.

— Поверь мне, — сказала Анника, — я и в самом деле очень ей благодарна.

Без паралича, поразившего редакцию, она ни за что не получила бы столько места в газете, но, когда альтернативой были пустые полосы, годились даже феминистские статьи.

Нет, Анника ничего не имела против камня, брошенного в это стоячее болото.

Если ее уволят, пусть уволят, но Анника считала это маловероятным. Она работала в газете без малого десять лет и, скорее всего, уцелеет, если увольнения будут соответствовать трудовому законодательству. Закон о защите занятости, столь любимый профсоюзами, был основан на максиме — пришедших последними надо увольнять первыми.

Если вопрос об увольнениях будет решать Шюман, то ей, скорее всего, тоже ничего не угрожало. Если бы он хотел, то давно бы ее уволил.

Но группа молодых, напористых репортеров во главе с Патриком Нильссоном вдруг поняла, что оказалась в опасной зоне, и эти люди решили стать незаменимыми. Их неуемные амбиции незаменимыми их не сделали, но зато сделали невыносимыми.

«Единственный минус сокращения штатов».

Она вздохнула и открыла телефонную книгу. Надо было найти телефон адвоката Юлии, Матса Леннстрёма из адвокатской конторы Кварнстенена. До Анники номер запрашивали восемь раз подряд. Видимо, все репортеры Швеции горели желанием побеседовать с господином Леннстрёмом. Анника дозвонилась до секретаря, которая сказала ей, что адвокат в суде и будет в конторе не раньше завтрашнего утра.

И на том спасибо.

Она крутанулась на стуле, раздраженно подумав, что Патрик оказался прав в своем ироническом напутствии.

Потерпев фиаско с адвокатом, она отправилась в архив газеты искать статьи, написанные о Давиде Линдхольме сразу после его смерти.