их приберечь под самый конец, чтобы не оказаться без поддержки в самый разгар боя. Или хуже того — словить откат. Я и так чуть в забор не вошел, когда посреди бега поймал откат от Кошачьего Слова. Несколько секунд темноты — это и так неприятно, а во время движения — особенно, любой водитель, которому на ночной трассе дальним светом в лобовуху светанули, не даст соврать.

Бежать. Домой. Бежать. Домой.

Может, конечно, я и зря сорвался. Может, дома все в порядке и мои девочки сидят за столом, пьют чай из самовара — кстати, самоваров здесь нет, давно собираюсь их отпрогрессорствовать, да все как-то не до них — кушают пирожки с вареньем фирмы «Тетя Анфия», и мирно рассуждают о перспективах на урожай брюквы. Может быть, да. Но я как-то уже понял, что хорошие расклады — это не ко мне. И дома меня ждет, скорее всего, какой-то треш и апокалипсис, крездец и пизис.

Бежать. Домой. Бежать. Домой.

Я уже настроился на то, что, на подлете к дому, увижу картину, напоминающую ту, что встретил в ночь, когда познакомился с Клавой — дом окружен, вокруг стрельцы, Настя кидается файерболами, ее мама гибнет…

На моменте, когда я вспомнил об этой смерти, я взвыл и прибавил ходу. Хотя только что мне казалось, что упаду на мостовую и так и буду лежать, прижавшись щекой к гладким доскам. Смерть, даже потенциальная и не твоя — хорошо мотивирует…

Я вылетел из-за поворота улицы на свою, бросил взгляд на дом и…

* * *

Честно говоря — и ничего. Дом. Улица. Фонари, правда, не горят, и аптека не работает, но это только потому, что нет их на нашей улице, ни фонарей, ни аптек. А так — все тихо и мирно. Светят желтым светом окошки в бревенчатых домах, и в нашем, кстати, тоже. Такая мирная, умиротворяющая картинка, хоть сейчас ее на открытку.

Я постоял посреди улицы, тяжело дыша и чувствуя себя… не самым умным человеком. Мало ли, что напавших на меня Петьку с Гришкой — или как там их звали — Ольга видела с кем-то из морозовских. Может, они бухали вместе. А на меня эта братва налетела, потому что прослышали откуда-то, что у «англичашки» денежки водятся. А я уже насочинял…

Переведя дыхание, я уже более спокойно зашагал к дому. Открыл калитку, поднялся на крыльцо…

И еле успел отпрыгнуть в сторону, когда дверь вылетела, выбитая мощным водяным потоком.

Что за… там творится?!

Я выхватил нож — когда ты уже пистолет заведешь, придурок?! — и, взметая брызги, бросился по залитому водой крыльцу внутрь. Уже понимая, что я — все-таки не самый умный человек. «Идиотизм» и «самоуспокоение» — слова-синонимы.

Проскользив по мокрому полу, я затормозил, единым взглядом охватывая и оцениваю обстановку.

Все-таки напали…

Противно воняет горелым, и скорчившийся обугленный труп в углу подсказывает, что это он — источник запаха. Только красные сапоги с серебряными подковками остались нетронутыми.

Два стрельца в темно-оранжевых кафтанах медленно сползают по стенам. Морозовские. Все же морозовские.

Настя лежит в проходе, но жива, просто сбита с ног и, возможно, оглушена.

Тети Анфии и Александра не видно.

Клава, мокрая, как мышь, прижалась спиной к стене, затравленно озираясь по сторонам.

Аглашка злобно шипит, прижимая ладонь ко лбу, стирая выступившую кровь.

Дита, которая вообще-то — бесовка и это она должна злобно шипеть… а, нет, тоже зашипела, неразборчиво, но явно нецензурно. Ей, похоже тоже досталось от…

От того, что стоит посреди комнаты.

Знаете, есть такие пауки, которые живут под водой и там, под водой они себе воздушные купола строят. Такие серебристые. Вот. Вот примерно такой вот серебряный купол, только в рост человека и возвышался. Вернее, возвышался водяной бугор, под ним уже — купол, а сквозь водяные стенки того, что получилось, просвечивало что-то темное, что внутри находится.

На этом месте вода схлынула, залив пол по новой, и под водяным куполом обнаружился человек. Мне незнакомый, да со спины я мало кого опознаю, но пришел он сюда явно не с дружескими намерениями.

Почему? Ну, во-первых, потому что явно этот Повелитель Стихий выломал мне дверь и все намочил. Во-вторых — судя по всему, он же и раскидал людей по сторонам, причем не только стрельцов, но и моих девочек, за которых я этому Аватару стрелу на лысину натяну. И в-третьих — взгляды, которыми мои девчонки на него смотрят, яснее ясного подсказывают, что это — не супергерой Гидромен, который вдруг явился всех спасти и все починить.

Исходя из таких раскладов — которые пронеслись у меня в голове за доли секунды — я прыгнул вперед и перерезал ему горло.

Не ожидавший такого здрасьте Гидромен захрипел, выбросив кровь широким фонтаном — и умер.

Стрельцы — их, кстати, не два, а три было, одного я не заметил — вскинули пистолеты и нажали на курки.

Пиф-паф.

Ага, щас.

Нет, все же не стоит, наверное, пистолет покупать. Вон, стоит пороху намокнуть — и вместо выстрела, только щелчки и обидный девичий смех. Плавно перетекший в зловеще-маньяческий.

Аглашка и Дита синхронно, как будто тренировались — а, может, и тренировались — наклонились и вынули ножи из сапожков. А потом не менее синхронно улыбнулись маньяческо-зловещими улыбками.

Нет, стрельцы, если и растерялись, то совсем ненадолго. Те, кто в критической ситуации теряется… нет, такие, может, в стрельцы и приходят, но надолго не задерживаются. Не выживают.

Стрельцы медленно достали свои ножи. Те самые здоровенные тесаки, которыми здесь вооружаются те, кому сабли и прочие шашки по чину не положены, а вооружится здоровенным рубилом хочется. Ну и еще те, кому предстоит бой в помещениях. Потому что не в каждом здешнем тереме и палате можно рубить саблей, не в каждой саблю и из ножен достанешь — потолок помешает.

Расклад, конечно, не из самых лучших. У них — три стрельца, обученных и тренированных убийцы, у каждого из которых нож, длиной больше, чем наши ножи вместе взятые.

А у нас — Клава.

Я так понимаю, Морозовы нас вычислили и притащили покойного Гидромена, чтобы сразу глушить Огненные Слова моих девочек, а потом брать их тепленькими. Настю он смог оглушить водяным потоком. Но потом что-то пошло не по плану. А потом Гидромена я прирезал. А Клава — осталась.

Эх…

Только толку от нее немного. Девочка, которая могла одним Словом сжечь всю троицу, растерялась. Может, она побоялась, что дом загорится — я всегда