формы особого отдела у Павленко лишь имитировались, однако по существу функции безопасности осуществлялись. Как можно понять по документам, соответствующую деятельность в организации вел Ю. Б. Константинов. В 1949 году Павленко назначил его «начальником оперативного отдела штаба управления» и передал в его ведение всю документацию: бланки, листки по учету кадров, паспорта и документы части рабочих, их автобиографии и фотокарточки[502]. В случае необходимости Константинов представлялся в качестве начальника отдела контрразведки УВС[503].

Правда, при этом необходимо было соблюдать осторожность. Так, во Владимире-Волынском начальник контрразведки гарнизона пожелал познакомиться с Константиновым поближе и пригласил его «зайти поговорить о работе». Такой разговор мог закончиться провалом, поскольку Константинов мало что знал о реальной работе этих служб, их текущих задачах и документах. Константинов счел за лучшее скрыться. Вместе с семьей он срочно той же ночью уехал из Владимира-Волынского. Когда на следующий день контрразведчики поинтересовались, где Константинов, им ответили, что он срочно отбыл в командировку[504].

Павленко действительно было что скрывать. Поэтому важнейшей задачей организации было обеспечение строгой конспирации. С этой целью вводился строгий режим доступа в здания управлений строительных участков. Обмен информацией между Павленко и руководителями участков осуществлялся при помощи доверенных связных. Например, роль явки играла квартира Монастырского в Киеве, через него же по телефону и почте поддерживалась связь[505]. Междугородние переговоры между руководителями УВС на телефонных станциях велись по строго установленным правилам: с шести до восьми часов утра без упоминания имен и фамилий.

Лица, ведущие телефонные переговоры, хорошо знали друг друга. Работники, передвигавшиеся по делам организации из одного населенного пункта в другой, снабжались командировочными документами с фиктивными отметками и инструктировались в случае проверки скрывать местонахождение «штаба», указывая, что они следуют из какого-либо другого пункта. Охрана при передислокации переодевалась в гражданскую одежду и разоружалась. Оружие перевозилось под видом запчастей либо продуктов. За пределы своего расположения рядовой состав охраны выходил без оружия и погонов. Когда пребывание отдельных подразделений или работников организации грозило осложнениями с местными властями, они немедленно перебрасывались в другие местности[506]. При получении денег со счетов в банках члены организации нередко пользовались купленными паспортами, оформленными на другие имена[507].

Одним из приоритетов безопасности было предотвращение скандалов, способных вызвать огласку и интерес к организации. Всегда учитывалась также возможность проникновения в УВС агентов реальной госбезопасности или милиции. С учетом этого особое внимание уделялось приему новых работников. Павленко предпочитал нанимать знакомых и родственников членов организации. Если это не получалось, при приеме проводился тщательный допрос:

Константинова впервые встретил в 1948 г. … когда я оформлялся работать. Тогда же я узнал, что он является уполномоченным особого отдела, ибо после поступления меня на работу он через несколько дней вызвал к себе в кабинет и подверг меня тщательному допросу. При допросе Константинов интересовался, где я проживал и чем занимался, как попал в плен, что я делал в немецком плену и другие вопросы из моей биографии. Мой допрос был оформлен протоколом, который я подписал[508].

Для предотвращения утечки информации Павленко и Константинов в собственных интересах использовали рутинную в СССР пропаганду бдительности: «Константинов постоянно разъяснял, что мы не должны разговаривать с посторонними и хранить, подобным образом, „военную тайну“. Он предупредил, что к нам могут быть подосланы шпионы, которые будут расспрашивать о руководителях нашей организации УВС-1. Таких людей необходимо задерживать и передавать ему, как начальнику контрразведки»[509].

Как и другие спецслужбы, Константинов и его помощники внимательно контролировали настроения членов организации, прежде всего рабочих. Функции такого контроля выполняла вооруженная охрана, наиболее тесно и повседневно контактировавшая с рабочими. О методах вербовки охранников в осведомители свидетельствовали показания «солдата» охраны Поливко:

Примерно, через месяц после того, как я поступил на работу в УВС-1, однажды, когда я стоял на посту, ко мне подошел Константинов и сказал, чтобы я, когда нахожусь на работе, прислушивался к разговорам рабочих, докладывал ему о настроении, недовольстве «начальством». Этот разговор у нас происходил один на один… Позднее в г. Первомайске в 1952 г. Константинов предупредил меня, что если я кому-либо скажу о полученном от него задании, то он посадит меня в подвал, или же даст мне другое наказание[510].

Выполняя поручение, Поливко прислушивался к разговорам рабочих. Константинову он доложил, что ряд рабочих высказывали недовольство по поводу питания и зарплаты, а также невыдачи им оплаченных облигаций государственных займов. Аналогичные функции выполняли и другие солдаты охраны. Связником между ними и Константиновым выступал «сержант» охраны, который также получал информацию и давал задания о слежке за рабочими. Некоторые охранники с этой целью периодически направлялись с рабочими непосредственно на строительные участки. Константинов заботился о своей агентуре; в ряде случаев он получал от нее информацию во время специально организованных застолий[511].

Важной частью прикрытия УВС, особенно тех ее участников, которые по каким-то причинам скрывались от властей или остались без документов, было получение в органах милиции, подчинявшихся тогда МГБ, подлинных паспортов и других документов. Позже следствие зафиксировало, что паспорта были получены в одном из райотделов МГБ Львовской области через брата участника организации, служившего оперуполномоченным. Начальник паспортного стола Йыхвинского отделения милиции в Эстонской ССР выдал Константинову 31 паспорт. Работники паспортного стола Сафоновского отделения милиции Смоленской области также «систематически снабжали участников преступной организации паспортами». Все документы получались за взятки, т. е. фактически покупались[512]. Очень характерной являлась стоимость этих подлинных (но незаконных) документов. Как утверждал Константинов, за свой паспорт он заплатил 500 руб.[513] Это были совсем небольшие деньги — меньше, чем среднемесячный заработок рабочих и служащих в стране. Такие цены могли свидетельствовать о широком распространении торговли документами в органах милиции и относительно низких рисках этих операций.

Действительно, как отмечает Дж. Хайнцен, исследовавший этот вопрос на основании архивов, «повальное уничтожение личных документов и ведомственных архивов во время войны… обострило потребность населения в массе разнообразной документации. Массовые перемещения людей после войны породили большой спрос на фальшивые внутренние паспорта и прописки среди тех, кто желал жить в городах… Случаев, когда граждане „давали на лапу“ бюрократам, чтобы получить сфальсифицированные документы, не счесть»[514].

Как показано в другом исследовании, основанном на архивах, в послевоенный период получила распространение выдача за взятки поддельных паспортов и справок об