Неудобства временами доставляла и политика колонистов по отношению к родственным ирокезам, но не входящим в Лигу народам. Так, Тускарорская война 1711–1715 годов в Северной Каролине вынудила немногочисленных уцелевших тускарора искать прибежища на территории ирокезов, конфедерацию которых после этого стали именовать уже Шесть наций вместо пяти.

Новые реалии требовали новых статутов, и в 1722 году губернатор Виргинской колонии Александр Спотсвуд добавил к «договорной цепи» новое звено – так называемый Договор Олбани. Ирокезы обещали не претендовать на земли южнее реки Потомак, восточнее Голубого хребта и опустевшие охотничьи угодья алгонкинов, но взамен получали гарантии неприкосновенности собственных владений со стороны виргинцев. «Если кто из воинов Шести наций ступит на нашу сторону гор, то будет повешен. То же вправе сотворить воины Шести наций с любым колонистом по свою сторону», – гласил документ. Правда, к недоумению членов Лиги, уже в следующем десятилетии отдельные группы колонистов в нарушение всех договоренностей начали селиться в долине Шенандоа, к западу от хребта. В свое оправдание англичане заявляли, что их губернатор имел в виду вовсе не Голубой хребет, но Аллеганские горы… Тем не менее, чтобы унять растущее недовольство, в 1744 году Договор Олбани пришлось дополнить ланкастерским соглашением о том, что индейцы уступают европейским поселенцам долину Шенандоа за 400 фунтов стерлингов.

К середине XVIII века население Новой Англии выросло настолько – и продолжало стремительно увеличиваться! – что возникла острая необходимость расширения ареала обитания колонистов на запад. В ход шли любые средства, включая непонятные индейцам юридические махинации. Самым ярким примером стал случай, когда в 1753 году нью-йоркские мошенники обманом отняли у могавков 800 тыс. акров земли: «Когда мы пришли к тебе, чтобы высказать жалобы по поводу наших земель, то рассчитывали, что что-то будет сделано, ибо они не люди, а дьяволы. Итак, брат, не ожидай, что я еще раз обращусь к тебе, и мы не желаем знать тебя больше… Договорная цепь между вами и нами порвана!» – гневно заявил вождь могавков губернатору Джорджу Клинтону.

Демарш ирокезов встревожил британцев достаточно сильно, чтобы войти в повестку Олбанского конгресса 1754 года и послужить поводом для создания в 1755 году Департамента по делам индейцев. В том же году его возглавил Уильям Джонсон, которого могавки сделали некогда почетным членом племени и прозвали Варрагхиявей, т. е. «человек, произносящий великие речи». Чиновник попытался перековать разорванную «договорную цепь» и уверить индейцев, что «цепь любви и дружбы отныне прикреплена к неподвижным горам» и потому не может быть нарушена…

Джонсон оказался достаточно убедительным, чтобы с началом последнего колониального конфликта между французами и британцами[174] члены Лиги ирокезов высказались за выступление на стороне англичан. Отнюдь не все союзники англичан сохранили им верность. Например, после заявления генерала Эдварда Брэддока, что «…ни один дикарь не будет наследовать землю!», вожди делаваров отказались воевать на стороне британцев – потому что, «если индейцы не будут свободно жить на земле, то и сражаться за нее не станут».

Дальнейшие события традиционно относят уже ко «второй волне» Индейских войн. Если первый этап покорения Нового Света европейцами позволил им уверенно закрепиться на атлантическом побережье и обеспечить свои молодые колонии всеми необходимыми для развития ресурсами – большими площадями сельхозугодий и богатыми месторождениями минерального сырья, такого как уголь, железо, медь, свинцовые и цинковые руды, – то следующая стадия завоевания отмечена наступлением английских колонизаторов на бассейн реки Огайо, захватом ими Флориды и обострением борьбы за области на южной границе британских владений – не только с индейцами, но и с испанцами – в первой половине XIX века. От предыдущей стадии эту отличает планомерность и гораздо более системный подход.

Первое серьезное сопротивление своему продвижению на юг британцы ощутили еще в 1715 году. Встревоженные судьбой тускарора[175] индейцы Южной Каролины роптали и вели переговоры о необходимости выступления против европейской угрозы единым фронтом. Чтобы успокоить аборигенов, правительство направило на переговоры с ними шестерых авторитетных в индейской среде колонистов. 14 апреля 1715 года парламентеры выступили перед старейшинами народа ямаси в их «столице» Покоталиго. Каролинцы решили, что им удалось убедить совет племени в своем миролюбии и стремлении к добрососедству, но той же ночью воины ямаси напали на послов и убили четверых из них. Остальным удалось бежать и предупредить соотечественников о начале Ямасийской войны.

Благодаря поднятой вовремя тревоге к моменту появления индейских отрядов в окрестностях Порт-Ройаля несколько сотен поселенцев успели найти убежище на борту случайного корабля, остальные бежали на каноэ. Даже за короткое время, какое понадобилось губернатору, чтобы собрать ополчение, ямаси успели сжечь множество принадлежавших колонистам плантаций и убить несколько сотен поселенцев и их африканских рабов. Генеральное сражение каролинцев с силами вторжения состоялось около селения Сокхатчи, на берегу одноименной реки. Благодаря дисциплине и преимуществу в огнестрельном оружии 240 ополченцев сумели обратить ямаси в бегство. Обе стороны понесли примерно равные потери – по два-три десятка бойцов, – но утрата индейцами инициативы быстро склонила чашу весов на сторону колонистов.

Однако ямаси были не единственными, кто поднял оружие на европейских захватчиков. К маю в войну вступили племена крик, катоба и чероки, опустошившие земли к северу от Чарльзтауна – первого из европейских поселений в Южной Каролине. На юге аборигены перебили 90 из 100 британских торговцев, причем коммивояжеров из Виргинии они отпустили восвояси. К лету союзники совершили несколько успешных рейдов, но прибывшие к каролинцам с севера подкрепления заставили индейцев отступить. По примеру врага чероки и крики тоже стали искать союзников. Лишившись доступа к английскому рынку, они остро нуждались в боеприпасах и оружии, за которым восставшие обратились – разве враг моего врага не мой друг? – к испанцам и французам. Увы, при всем желании насолить более удачливым конкурентам те не смогли поставить индейцам нужного количества оружия и амуниции.

Дальнейшее развитие событий может послужить прекрасной иллюстрацией превосходства европейской военной стратегии над индейской. В основе индейского подхода к ведению боевых действий лежала доблесть, из-за чего они стабильно оказывались не готовыми к затяжным конфликтам, тогда как европейцы опирались на экономику. Да, внезапные налеты индейских рейдеров доставляли колонистам массу неудобств, но в долгосрочной перспективе преимущество всегда оставалось на стороне более основательных и последовательных в своей политике европейцев. Так, несмотря на успехи ополчения, губернатор Южной Каролины не удовлетворился этим и к осени 1715 года создал профессиональную армию. Под ружье встали 600 поселенцев, 400 африканских рабов и 300 солдат из северных колоний.

Восставшим нечего было противопоставить такой силе. Недостаток снабжения и перспектива невыгодного индейцам фронтального столкновения с регулярными войсками привели к разладу среди аборигенов,