Не может ли оказаться, что Рой Ллойд и Шон Линч – один и тот же человек?

Рамон Миро обернулся и склонил голову набок. В его черных глазах мелькнул огонек интереса.

– Судя по вытянувшейся физиономии, Лео, ты охвачен очередной гениальной идеей, – с некоторой даже опаской предположил крепыш.

Я похлопал его по плечу и зашагал дальше.

– Думаю, сумею раздобыть портрет убийцы.

– Портрет? – скептически скривился Рамон. – Население Нового Вавилона превышает десять миллионов человек! Что даст нам портрет?

– Пообщаешься со своими друзьями в Ньютон-Маркте, – подсказал я. – В прошлый раз это сработало.

– В прошлый раз нужный человек был преступником и состоял на учете.

– Рамон, какова вероятность того, что охотой на людей занимается добропорядочный обыватель?

Но моего приятеля этот аргумент не пронял.

– Слишком чистая работа для простого головореза, – заупрямился он. – Больше похоже на действия кадрового военного.

– Значит, в первую очередь стоит обратить внимание на ирландских националистов и отставников британских колониальных войск. Сможешь это устроить? Если не получится, придется обходить оружейные магазины. Использованный калибр, мягко скажем, не слишком распространен в Европе.

– Ладно, – вздохнул Рамон. – Где ты добудешь портрет?

Я взглянул в сыпавшее моросью небо и решил, что сегодня застать Шарля Малакара на Римском мосту уже не получится. Слепой рисовальщик терпеть не мог работать под дождем.

– Едем на площадь Бальзамо! – решил я и направился к броневику.

7

Площадь Бальзамо блестела идеально ровной проплешиной спекшегося камня. Сейчас она казалась не черной, а, скорее, темно-синей, под стать отражавшимся в тонкой пленке воды облакам, но от этого смотрелась почему-то еще даже более мрачно и зловеще, нежели обычно.

Некогда здесь стояла самая знаменитая тюрьма Нового Вавилона, но падшие сровняли ее с землей, когда взбунтовались заточенные там узники. Впрочем, большинство историков сходилось во мнении, что противостоял тогдашним властителям мира один-единственный человек – самозваный граф Калиостро, знаменитый авантюрист и мистик, переведенный сюда из замка Льва.

Я не любил это место, оно раздражало меня своей неправильностью, но иногда просто не оставалось выбора: Шарль Малакар облюбовал под жилье темную каморку на втором уровне подземелья, возникшего из-за ушедших под землю окрестных домов.

– Сходить с тобой? – спросил Рамон, встав на ржавую вентиляционную решетку. Внизу горели огни подземной улицы, играла музыка, ходили люди.

– Нет, скоро вернусь, – отказался я и направился к ближайшему спуску в подземелье.

Ступени каменной лестницы были оплавлены, из-за дождя подошвы ботинок так и скользили на них, приходилось держаться за вбитые в каменную кладку железные костыли.

Первый уровень подземелья освещали редкие газовые фонари, но сегодня полумрак помещения показался куда более густым, нежели обычно. Через решетки в потолке разве что не капала вода, солнечного света не было и в помине.

Я убрал темные очки в карман и знакомой дорогой отправился к жилищу рисовальщика, не обращая внимания на крики назойливых зазывал. Хитроумные мошенники конкурировали здесь с непризнанными изобретателями, но результат общения и с теми и с другими был совершенно одинаков и заключался в опустевшем кошельке. И это если повезет не отравиться чудодейственным эликсиром или не угодить в полицейский участок с украденным из музея экспонатом.

Впрочем, вас могли оглушить и скинуть в один из здешних бездонных колодцев, попросту позарившись на новые ботинки.

Когда впереди послышались шум и крики, я отступил к стене и сунул руку в карман с револьвером, но тревога оказалась напрасной: по проходу промчался какой-то местный сумасшедший в грязном рубище и с копной давно не мытых волос.

– Сиятельные – суть порождения диавола! – на бегу вопил он во всю свою луженую глотку. – Диавол раскидал по земле свое отравленное семя, и выросли из них мерзкие уроды с мертвыми глазами убийц!

Псих скрылся за поворотом, а я огляделся и с немалым удивлением отметил, что никого из местных обитателей эти крамольные крики нисколько не удивили, словно подобные разговоры были здесь делом обычным и привычным. И сразу вспомнились вышибалы игорного дома на Максвелл-стрит.

Да что такое творится в этом городе? Сиятельными стали те, кто в первых рядах выступил против падших, и вот через полвека их потомков прилюдно поливают грязью, а никому нет до этого ровным счетом никакого дела. У меня даже появилось ощущение, что профессор Берлигер в своем стремлении извести сиятельных под корень вовсе не одинок. И это немного даже напугало.

Я передернул плечами, спустился на следующий уровень и сразу оказался в кромешном мраке. Освещения внизу не было, и перемещаться приходилось практически на ощупь. В отличие от прошлых визитов сюда мои глаза к темноте так и не привыкли.

К счастью, от лестницы до жилища слепого рисовальщика идти было совсем немного, и я не успел набить себе шишек о выступы неровных каменных стен.

Шарль Малакар открыл далеко не сразу.

– Это ты, Лео? – спросил он после третьего или четвертого удара в дверь. – Уверен, что узнаю твое дыхание, но хотелось бы развеять сомнения!

– Это я, Шарль. Все верно.

Рисовальщик запустил меня в свое обиталище, задвинул засов и прошаркал к столу.

– Сейчас разожгу лампу. Не знаю только, остался ли керосин.

Раздалось бульканье, потом с длинным шорохом загорелась спичка, и ее дымный огонек сменился теплым сиянием «летучей мыши».

– Где это? – спросил я, оглядываясь по сторонам.

– О чем ты, Лео? – разыграл удивление худой старик, но так просто меня было не провести.

Я привстал на цыпочки, пошарил рукой по высокой полке в прихожей и без всякого удивления достал оттуда дульнозарядный капсюльный мушкет с полноценным прикладом, но до предела укороченным стволом.

– Шарль, в следующий раз, когда будешь взводить курок, делай «кхе-кхе», – изобразил я звук прочищаемого горла, снял мушкет с боевого взвода и вернул его на место. – И вообще, зачем тебе оружие?

Рисовальщик опустился в продавленное кресло и неопределенно повертел в воздухе рукой.

– Сиятельные нынче не в чести, знаешь ли.

– Все так плохо? – удивился я, снимая реглан.

– И даже хуже.

Я с болезненной гримасой опустился на кровать художника, откинулся на подушку, и немедленно в простреленном бедре начали пульсировать тугие уколы боли. Перегружать раненую ногу точно не стоило, но у меня сейчас просто не было возможности сидеть без движения. Еще и между лопаток ломило просто ужасно, шея едва ворочалась.