– Именно так. Живая кровь дракона заставит пульсировать окаменевшую драконью кровь. Земля к земле – огонь к огню! Неси сюда клинки.

Дагоберт глянул на Ойген. Та поняла его просьбу без лишних слов, помогла снять оружие с седла и поднести к могучему владыке воздушного океана.

– Что дальше? – спросил Дагоберт.

– Дальше? – медленно переспросил дракон, и глаза его подернулись багровой поволокой. – Дальше – ударь меня в грудь одним из мечей.

– Нет, – юный кесарь замотал головой и отступил на шаг. – Что ты? Я не сделаю этого. Так нельзя!

– Сделай это. Иначе ты не получишь оружия, способного поразить хаммари. Царапинами их можно только разъярить, хотя и без того они совсем не кроткого нрава.

– Но ты будешь ранен, тяжело ранен.

– Да, я буду ранен, – с грустью подтвердил дракон. – Но я страж предела, я создан для того, чтобы бороться с гнусными тварями выжженного мира. А потому, даже если я умру, отдав кровь по капле, я все равно исполню свой долг. Так что начинай.

– Погодите! – вмешалась Женя. – Даже если у нас будут эти мечи, главная опасность сейчас не от хаммари, а от того, кто их привел, того, кто поселился в теле и сознании бедолаги Фрейднура!

Дракон страдальчески покрутил шипастой головой.

– Я бы и рад быть полезным, но вряд ли сумею. Тот, кто убил моего отца, – не чета обычным людям, хаммари и драконам. Тут, при всем желании, я не могу помочь. Мы ничего не сможем с ним сделать, пожалуй, лишь истребить его свиту, и то с огромным трудом, если получится.

– Непременно получится, – заявила благородная дама Ойген. – Я лишь прошу, расскажите все, что вам известно об этом… – она замялась, – черном существе. И о его спутнице.

Шарль попятился. Ему прежде не доводилось видеть своего отца таким возбужденным. Казалось, буйный дух, обитавший прежде в грозной воительнице Брунгильде, теперь вселился в ее брата.

– Отец, что с тобой? Ты, должно быть, не расслышал: кесарь нуждается в нас! В тебе и во мне. О чем ты говоришь? Сейчас на франкские земли надвигается враг. Сам понимаешь, Рейнар Лис не стал бы попусту говорить о том. Неужели ты, подобно своему отцу и деду долгие годы управлявший страной, оберегавший ее от всякого недруга, теперь позабудешь о славе и деяниях предков?! О чем ты, отец?

– Что предки? Они верно служили, но в благодарность им была лишь кость с хозяйского стола. Наш Дагоберт якшается с чужаками. Они ему помутили разум.

– Но, отец, ведь это ты велел, – голос Шарля стал тихим, будто кто-то поблизости мог его услышать, – убить его отца. Ты хотел занять его трон, что ж теперь говорить о помутнении его рассудка?

– Так и было. Я оказался прав, и ты, мальчишка, не смей меня осуждать. Ты что же думаешь, власть – цветок, что вырастает в поле, обласканный ветром и солнцем? Нет, власть – колючее терние, и тому, кто пожелает сорвать ее, удержать в своих руках, нужно быть готовым проливать кровь, как свою, так и чужую. Век Дагоберта, век этой династии закончен. Теперь настало иное время – наше время! – Пипин стукнул себя в грудь кулаком. – Едем! – Он схватил удивленного сына за плечо и потянул с такой силой, что молодой крепкий воин едва удержался на ногах.

– Куда? Даже если ты хочешь что-то предпринять, мы бессильны, у нас нет людей.

– Давай, давай, не останавливайся! – торопил Пипин. – Кто тут говорит о людях? Поспеши, сам все увидишь.

И он увидел. Не сразу, через двое суток безумной скачки невесть куда в сторону гор. Когда третий день уже заявил о своем приходе и солнце пробудилось от ночной дремы, посреди леса показалось селение, одно из многих таких же обиталищ рыбаков и охотников – не больше трех десятков крепких, сложенных на века домов, обнесенных частоколом.

– Вот, – останавливая еле державшегося на ногах коня, проговорил опальный майордом. – Мы у цели.

Шарль удивленно поглядел на селение. Оно казалось спокойным, и, хотя с рассветом местные жители уже поднялись, а иные еще не ложились, не было ничего, что бы заслуживало особого внимания. Но вдруг мохнатые охотничьи псы, безучастно наблюдавшие людскую суету, подхватились, вскочили и залаяли с таким остервенением, будто сама их смерть таилась за частоколом. Люди насторожились и на всякий случай схватились за рогатины и охотничьи луки. Привыкшие сражаться с волками и медведями, псы не были пустолайками и на порожний ветер скалится не стали бы.

– Глупцы, – скривил губы Пипин Геристальский, указывая пальцем на суровых охотников. – Они еще не знают, что их ждет.

То, что «ждало», не заставило себя долго ждать. Будто каменная лавина, сошедшая с гор, ломая деревья, подминая под себя заостренные бревна частокола, волна хаммари накатилась на селение. Надсадно завыли, залаяли крупные мохнатые псы, без страха бросились на чужаков в отчаянной попытке защитить хозяев. Но не защитили. Что были их клыки против мчащегося вперед живого камня? Погибая, разлетались они в куски, и свежие трупы в мгновение ока пропадали в ненасытных утробах, даже не успев долететь до земли. Те же из собак, что оказались пошустрее, отпрянули, поджав хвосты от ужаса. Со свистом понеслись над их головами тяжелые охотничьи стрелы, вполне способные метким попаданием свалить медведя. Но для хаммари они были не опаснее сухого тростника. Распахнутые пасти, окровавленные клыки, леденящий душу рев десятков жутких тварей заставил людей в панике броситься наутек, понимая абсолютную бессмысленность дальнейшей борьбы. Однако ворота селения еще были заперты. За спиной же, не спеша, точно растягивая удовольствие, подступали хаммари, предвкушая обильную еду.

– А вот теперь пора! – вельможа хлестнул коня и повернулся к сыну. – Держись у меня за спиной. И никуда не лезь! Слышишь? Все время за спиной!

В клубах пыли, сквозь треск, рев, хрипы умирающих Пипин влетел в селение через пролом в ограде и поднял своего коня на дыбы меж убогих домишек. Бедный скакун в ужасе пятился от плотоядно завывающих чудовищ и едва не опрокидывался на спину, удерживаемый твердой рукой седока.

– Тот, кто хочет спастись, – ко мне за спину! Присягнувший мне спасется, остальные умрут. Слышите? Остальные умрут!

Без права на славу, во славу державы!

Девиз Службы внешней разведки

Париж встречал путников… Впрочем, нет, все не так. Париж не встречал путников. Ему не было ни малейшего дела до всадников, проехавших через городские ворота, только разморенные жарой стражники, завидев нурсийцев, поспешили вытянуться перед доверенными людьми кесаря. Впрочем, ни Лису, ни Бастиану до их лживого почтения не было дела.

– Так, – распорядился Рейнар, когда всадники очутились на центральной улице острова Сите, – ты вали во дворец, скажи Гизелле, пусть никуда не уходит, у меня к ней будет серьезное дело. А я схожу поздоровкаюсь с необычайно дорогим для нашего бюджета великим хрензначеем.

– Казначеем, – скорее из любви к точности, чем для восстановления истины поправил менестрель.