– Неважно, – отвечал Форстер. – Мне сдается, что, если разогнать поезд до предельной скорости, есть шанс проскочить.

– А, дьявол! – пробормотал Паспарту.

Однако некоторой части пассажиров это предложение понравилось, особенно полковнику Проктору. Он, горячая голова, счел подобный замысел абсолютно выполнимым. И даже напомнил, что у некоторых инженеров возникала идея «безмостовой» переправы через реки: пускать прочно подогнанные негнущиеся поезда на максимальной скорости и так далее… В конечном счете дело обернулось так, что все заинтересованные лица встали на сторону машиниста.

– У нас пятьдесят шансов из ста, что прорвемся, – сказал один.

– Шестьдесят, – заявил второй.

– Восемьдесят, нет, девяносто!

Паспарту, хоть и готовый на все, только бы скорее переправиться через Медисин-крик, был ошеломлен. Затея казалась ему все-таки слишком «американской».

«Ктому же, – сообразил он вдруг, – можно сделать куда проще, а этим людям даже невдомек!..»

– Сударь, – он обратился к одному из собравшихся, – способ, предлагаемый машинистом, кажется мне немного рискованным, а между тем…

– Восемьдесят шансов! – оборвал пассажир и повернулся к нему спиной.

– Я знаю, – продолжал Паспарту, обращаясь к другому джентльмену, – но если поразмыслить…

– Не о чем тут размышлять! – закричал и этот американец, пожимая плечами. – Что болтать без пользы? Машинист ясно сказал: прорвемся!

– Конечно, – не унимался Паспарту, – прорвемся, но, может, благоразумнее было бы…

– Что? Благоразумнее?! – завопил полковник Проктор, которого это слово, случайно коснувшись его слуха, заставило подскочить. – На предельной скорости, вам говорят! На предельной скорости!

– Я знаю… Я понимаю… – бормотал Паспарту, которому никак не давали договорить. – Однако было бы если не благоразумнее, раз это слово вас так раздражает, то, по крайней мере, естественнее…

– А? Что? Вот пристал! Да чего ему надо с этим его «естественнее»? – заорали со всех сторон.

Бедный малый уж и не знал, выслушает ли его наконец хоть кто-нибудь.

– А вы часом не трусите? – рявкнул полковник Проктор.

– Я трушу? – закричал Паспарту. – Что ж, ладно! Я вам всем покажу, что француз может быть не трусливее такого американца, как вы!

– В вагоны! В вагоны! – надрывался кондуктор.

– Да! В вагоны! – подхватил Паспарту. – И немедленно! Но никто не помешает мне считать, что было бы естественнее, если бы мы, пассажиры, сперва пешком перешли через мост, а уж потом – поезд!

Но этого разумного замечания никто не услышал, ни одна душа не пожелала признать его правоту.

Путешественники снова разошлись по вагонам. Паспарту уселся на свое место, ни слова не проронив о том, что только что произошло. Игроки же были всецело поглощены вистом.

Локомотив издал пронзительный свисток. Машинист дал задний ход, отведя состав на добрую милю, подобно спортсмену, который хочет получше разогнаться перед прыжком.

Раздался новый свисток, и поезд опять двинулся вперед, мчась все быстрее; скорость стала чудовищной, теперь слышался только надсадный вой локомотива, поршни которого делали двадцать ходов в секунду, колесные оси дымились, несмотря на обильную смазку. Громоздкий состав, несущийся со скоростью ста миль в час, можно сказать, летел, едва касаясь рельс. Его тяжесть, пожираемая скоростью, как бы таяла.

И он таки перемахнул через реку! Промелькнул, точно молния. Смотрящие из окон никакого моста даже не увидели. Состав будто перепрыгнул с одного берега на другой, и машинисту удалось остановить разогнавшийся паровоз только в пяти милях за станцией.

Но едва поезд оставил реку позади, как мост, вконец разболтанный, с грохотом обрушился в быстрые воды Медисин.

В тот же вечер состав, беспрепятственно продолжая следование, миновал форт Соудерс, потом Чайеннский перевал, а там и перевал Эванс. В этом месте железная дорога достигает наивысшей точки – восьми тысяч девяноста одного фута над уровнем океана. Отсюда поезду оставался лишь путь вниз, к берегам Атлантики, по бескрайним, сглаженным самой природой равнинам.

Здесь от главной магистрали отходит железнодорожная ветка на Денвер – столицу Колорадо. На этих землях, богатых залежами золота и серебра, тогда уже насчитывалось более пятидесяти тысяч жителей.

К этому моменту наших путников отделяли от Сан-Франциско одна тысяча триста восемьдесят две мили – расстояние, которое они проехали за три дня и три ночи. Еще четырех ночей и стольких же дней, согласно всем прикидкам, должно было хватить, чтобы достигнуть Нью-Йорка. Итак, Филеас Фогг держался в пределах своих предварительных расчетов.

За ночь они миновали лагерь Уолбах, оставшийся слева по ходу поезда. Железная дорога пролегала вдоль берега реки Лоджпол, которая служит границей между штатами Вайоминг и Колорадо. В одиннадцать часов поезд въехал на территорию Небраски, прошел неподалеку от Седгвика и приближался к Джулсбергу, расположенному в южной части устья Платт-ривер.

Именно здесь 23 октября 1867 года состоялось открытие Тихоокеанской железной дороги, которая строилась под руководством генерала Дж. М. Доджа. Именно сюда два мощных локомотива доставили состав из девяти вагонов с почетными гостями, в числе которых был вице-президент, мистер Томас К. Дюрант. Здесь раздавались приветственные клики, здесь воины племен сиу и пауни изобразили перед собравшимися маленькую индейскую битву, здесь сверкали огни фейерверка. Наконец, здесь походная типография напечатала первый номер газеты «Пионер рельсовых путей». Так Америка отпраздновала открытие этой громадной железной дороги, во имя прогресса и цивилизации, проложенной через пустыню, чтобы связать между собой селения и города, в ту пору еще не существовавшие. Свисток паровоза, более могущественный, чем лира Амфиона, должен был вскоре вызвать их к жизни из недр американской земли.

В восемьутра позади остался форт Мак-Ферсон. От Омахи его отделяли триста пятьдесят семь миль. Железнодорожная колея тянулась по левому берегу южного рукава Платт-ривер, следуя причудливым извивам его течения. К девяти часам прибыли в крупный город Норт-Платт, построенный между двумя рукавами большой реки, которые затем сливаются в единую водную артерию, впадающую в Миссури немного выше Омахи.

Сто первый меридиан был пройден.

Мистер Фогг и его партнеры вновь приступили к игре. Никто из них, включая даже «выходящего», не сетовал на долгую дорогу. Фикс, поначалу выигравший несколько гиней, теперь понемногу их проигрывал, но, казалось, был охвачен азартом не меньше Филеаса Фогга. А этому джентльмену в то утро удача особенно благоприятствовала. Козыри и онеры так и сыпались ему в руки. И вот когда он, задумав дерзкую комбинацию, собрался пойти с пик, за его спиной вдруг раздался голос: