Часто слышишь, что свобода торговли делает «большой бизнес» еще могущественнее. Но в либеральном обществе у предпринимателей нет возможности кого-либо к чему-ли-бо принуждать. Такие права закреплены за государством, которое, в случае необходимости, может задействовать для этого полицию. «Могущество» корпораций, побуждающее людей работать на них и платить за их продукцию, основано лишь на их способности предложить то, в чем эти люди нуждаются: рабочие места или товары. Даже если вы вынуждены работать только ради того, чтобы добыть средства к существованию, работодатель ни к чему вас не принуждает и нисколько не ухудшает ваше положение. Напротив, он предлагает вам хоть какой-то выход из незавидного положения. Конечно, корпорации порой создают людям большие проблемы — например, когда переносят свою деятельность из небольшого городка в другое место. Но и в этом случае негативные последствия наступают только потому, что в свое время корпорации дали местным жителям определенные блага, а теперь лишают их этих преимуществ. Однако, если бы бизнесмены знали, что их «привяжут» к определенному месту, независимо от изменений прибыльности их операций, они, скорее всего, вообще не открыли бы в этом месте предприятие или офис.

В эпоху глобализации и свободной торговли «большой бизнес» отнюдь не становится могущественнее. Напротив, в условиях диктатуры и государственного контроля над экономикой он пользовался — и пользуется — намного большим влиянием. В таких странах главы крупных могущественных корпораций без труда используют госаппарат в своих целях — достаточно завязать контакты с правящей верхушкой. Один звонок кому-то из руководства страны — и они получают субсидии, монопольные права или защищают свой бизнес от конкурентов заградительными тарифами. Свободная торговля вынуждает корпорации подчиняться правилам конкуренции. В конце концов потребители стали свободнее в своем выборе и теперь могут приобретать товары из любой страны мира, отказываясь от продукции фирм, оказавшихся не на высоте.

Все эти истории из прошлого о том, как корпорации превращали целые регионы в собственные вотчины, относятся к тем случаям, когда конкуренция отсутствовала. Люди, живущие в изоляции от внешнего мира — в маленькой деревушке или стране, закрывшей собственные границы, — зависят от местных предприятий и вынуждены покупать их продукцию по ими же назначенной цене; в результате небольшая группа производителей обогащается за счет потребителей. Порой капитализм упрекают в том, что он породил монополии и тресты — гигантские предпринимательские объединения, процветающие не из-за того, что работают лучше всех, а благодаря своей величине и способности душить конкурентов. Но их появлением мы обязаны не капитализму. Напротив, свобода торговли и конкуренция гарантируют: если господствующая на рынке фирма делает что-то не так, ее место тут же займут конкуренты. Достаточно красноречив уже тот факт, что первые монополии в конце XIX века возникли не в Британии, проводившей самую либеральную экономическую политику, а в США и Германии, где индустриализация началась позже и власти защищали отечественных производителей таможенными тарифами. Европейские монополии в производстве сахара сохранились только потому, что их защищают импортные тарифы на сахар в рамках ЕС, — и результат налицо: пакет сахарного песка стоит здесь в два-три раза дороже, чем в других регионах мира.

Сами капиталисты редко бывают ярыми сторонниками капитализма: зачастую именно они больше всех заинтересованы в юридическом закреплении своих монопольных позиций и получении эксклюзивных привилегий. Лишить их этих привилегий или вынудить за наши деньги предоставлять нам самые качественные товары и услуги позволяют рыночная экономика и свобода торговли. Свободная торговля открывает предприятиям доступ к более широкому кругу потребителей, но не дает им никаких привилегий или возможностей кого-либо к чему-то принуждать. Свобода, которой пользуется бизнес в условиях рыночной экономики, — это свобода официанта, предлагающего меню посетителю ресторана. Та же свобода заставляет других официантов — даже иностранцев — вприпрыжку бежать к посетителю с собственными вариантами меню. Если кто-то здесь оказывается в роли проигравшего — так это тот официант, который раньше обладал монополией.

Призывы многих критиков рыночной экономики — к тому, чтобы фирмы меньше заботились о прибыли, чтобы рынки больше регулировались, чтобы реструктуризация экономики носила более упорядоченный характер и др., — наглядно воплотились в жизнь в посткоммунистической России, где в ходе приватизации государственные предприятия фактически раздавались за бесценок, а не выставлялись на открытые аукционы. Во многих случаях подобная «распродажа» обернулась тем, что предприятия доставались их менеджерам и служащим совершенно бесплатно, — им не приходилось добывать для покупки средства, а затем возвращать их за счет прибыли, полученной в результате модернизации производства. Но это требует радикальной реструктуризации предприятий и массовых увольнений — что, естественно, невыгодно тем, кто на них работает, поэтому не происходит ни модернизации в частном секторе, ни соответствующего ускорения темпов роста. Вместо обеспечения прибыльности многие собственники просто используют корпоративные средства для своих личных нужд. Немалая часть бывших государственных активов досталась людям, имевшим связи во властных структурах. В отличие от людей, которые вкладывают в приобретение предприятий собственные средства, этих владельцев волновало не их развитие ради будущих прибылей, а укрепление собственного влияния и захват активов. Кроме того, иностранцам трудно конкурировать с подобными «традиционными» предприятиями, поскольку в России экономика окружена частоколом тарифов, лицензий, произвольных норм регулирования, правовые гарантии слабы, а коррупция процветает. После первоначального периода либерализации в 1992 году развитие России пошло в противоположном направлении. Парадоксальным образом отсутствие свободы в сфере бизнеса в целом дает максимальную свободу рук горстке крупных компаний, пользующихся покровительством российских властей[119].

Никто не заставляет людей покупать новые виды продукции. Если им удается завоевать свою нишу на рынке, то только потому, что они нравятся людям. Даже самые крупные корпорации зависят от настроения потребителей: если перестанут думать о тех, кого обслуживают, — их ждет банкротство. Не случайно такая мегакорпорация, как Coca-Cola, варьирует рецепты своих напитков, реализуемых в разных странах, в соответствии со вкусами местного населения. И McDonald's тоже не по собственному капризу предлагает индийцам гамбургеры из баранины, японцам — гамбургеры терияки, а норвежцам — гамбургеры из лосося. Медиамагнату Руперту Мэрдоку так и не удалось реализовать свой план по созданию «паназиатского» телеканала: вместо этого ему приходится приспосабливать передачи своих каналов к вкусам зрителей каждой из азиатских стран.

В условиях свободной конкуренции корпорации растут и увеличивают объем продаж только в том случае, если работают эффективнее других, а прорваться на зарубежные рынки им позволяет лишь более высокая производительность по сравнению с местными конкурентами. Фирмы, которым не удается повысить эффективность в короткие сроки, разоряются или переходят в руки новых владельцев, способных целесообразнее распорядиться их капиталами, зданиями, оборудованием и рабочей силой. Капитализм беспощаден — по отношению к компаниям, предлагающим устаревшие, некачественные или чересчур дорогие товары и услуги. Опасения по поводу того, что существующие корпорации будут постоянно расти и в конце концов обретут такую мощь, что перестанут зависеть от рыночных механизмов, абсолютно необоснованны. Опыт одной из самых «капиталистических» стран мира — Соединенных Штатов — говорит об обратном. Начиная с 1930-х годов критики рыночной экономики постоянно твердят, что Америке угрожает гегемония крупных корпораций. На самом деле доля 25 крупнейших компаний на рынке США постоянно сокращается.