– Останься, – молил он ее. – Борись!

Она была такой холодной, такой легкой у него в объятиях… Будто что-то важное уже покинуло ее тело.

– Останься со мной, любой ценой! Ты нужна мне, Тесса. Ты всегда была мне нужна.

* * *

Она не была мертва. Прошел целый день, а она все еще не была мертва. Правда в себя тоже не пришла и не перестала превращаться из Тессы в Розмари и обратно. Иногда на несколько минут задерживалась в одном облике, один раз даже на целый час. Иногда Перемена швыряла ее туда-сюда так стремительно, что казалось, у нее больше вообще нет никакой формы. Кожа была мокрой от пота и ледяной, но только поначалу. Потом началась лихорадка, и теперь Тесса горела. Ей уже дали лекарства, чтобы восполнить кровопотерю, поддержать силы – лекарства, которые Джем, не будучи больше Безмолвным Братом, не имел права использовать. Как только ему удалось переместить ее в безопасное место, он сразу же вызвал помощь.

Вернее, поскольку они с Тессой не принадлежали ни к Конклаву, ни к Безмолвному Братству, и, следовательно, не обладали властью кого бы то ни было вызывать, он позвал на помощь. Попросил о ней. Сейчас рядом был Брат Енох – смешивал снадобья, исполнял сложные тайные ритуалы, которые Джем когда-то мог совершать сам. Никогда раньше Джем не жалел, что оставил Братство и вернулся в страну смертных, к их смертным мукам, но сейчас, чтобы спасти Тессу, он бы с радостью обменял остаток вечности на монашеское одеяние и сердце из камня. Но сейчас он мог только беспомощно стоять рядом с Енохом. Иногда тот даже выставлял его за дверь.

Джем его понимал. Он и сам так делал и не раз, оставаясь один с пациентом, не впуская в голову ни единой мысли о том, как страдают его близкие там, за стеной. В первой своей жизни Джем и сам был пациентом, а Тесса, Шарлотта и Уилл в тревоге кружили у его постели, читали ему, бормотали что-то утешительное, пока он дрейфовал между тьмой и пробуждением, ждали, когда ему станет лучше, а лучше все не становилось.

Изгнанный в коридор маленькой квартирки, которую нашел им Магнус через свою постоянно расширяющуюся сеть очень странных «друзей», Джем привалился к стене и сполз по ней на пол. Прости меня, Уилл, – подумал он. – Я не знал. Я не был к этому готов.

Смотреть, как любимый человек борется за каждый вдох. Смотреть, как он уходит, не имея сил остаться. Видеть любимое лицо, искаженное болью, тело, ради которого ты бы умер, – дрожащее, корчащееся, сломленное… Все это не было для Джема внове. Просто раньше между ним и грубым ужасом небытия всегда стояло что-то. Когда Джем был юным Охотником, он рос с мыслью, что умереть ему придется молодым. Он просто знал, что, скорее всего, погибнет гораздо раньше Уилла и Тессы, и даже когда эти двое бросались навстречу опасности (а такое случалось нередко), какая-то часть Джема сознавала, что ему не придется слишком долго жить в мире, где их больше не будет. Да и в Безмолвном Братстве бывало, что он стоял возле Уилла или Тессы, не зная, будут они жить или умрут… Но тогда терпеть боль помогала все та же холодная отстраненность, которая помогала выносить и все остальное. А сейчас на пути у боли не стояло больше ничего. Ничто не отвлекало его от ужасной правды. Тесса может умереть, и ему придется жить без нее. И сделать ничего нельзя, остается только смотреть и ждать. На это уходили все силы, какие еще оставались у Джема.

Уилл никогда не прятался от его страданий, не бежал от них – он был рядом, терпел его боль снова и снова, сколько потребуется. Он сидел у постели Джема, держал за руку, был рядом в самые темные часы. Ты был самым сильным человеком, какого я только встречал, – безмолвно сказал Джем своему мертвому другу. – Я и половины всего этого не знал.

Дверь заскрипела, отворилась, и появился Брат Енох. Джем удивился, какими чужими, чуждыми казались ему Безмолвные Братья теперь, когда он больше не был одним из них. Ему пришлось некоторое время привыкать к тишине у себя в голове, к тому, что хор, который он слышал десятилетиями, вдруг умолк. Сейчас он даже вообразить его себе не мог – все равно, что вспоминать сон.

– Что? Как?

Рана больше не представляет смертельной опасности. Судя по всему, Тессу спас ее особый иалант к изменениям.

Джем едва не потерял сознание от облегчения.

– Можно к ней? Она очнулась?

Иссеченное рунами лицо было неподвижно, глаза и рот закрыты и зашиты, и все же Джем чувствовал за ними тревогу.

– В чем дело? Чего ты мне не говоришь?

Рана уже заживает. Перемена спасла ее. Но, боюсь, сейчас наибольшую опасность представляет сама Перемена. Тело и разум Тессы захвачены превращением. Она, кажется, не в состоянии найти дорогу назад, к себе. Перемена не отпускает ее. И Тесса как будто отпустила то, что делало ее Тессой Грей.

– Как мы можем ей помочь?

Вместо ответа он услышал настоящее безмолвие.

– Нет! – Джем не мог принять этого. – Всегда есть какой-то запасной выход. Ты владеешь знаниями, накопленными за тысячи лет! Что-то должно быть!

За все эти годы на свете не было никого, похожего на Тессу. Она сильная женщина, и могущественная. Остается только верить, что она найдет дорогу домой. Ты должен верить.

– А если нет? Что если она останется вот так навеки?

Перемена требует жертв, Джеймс. На любое превращение нужна энергия, и ни один организм не в состоянии бесконечно выдерживать подобное напряжение. Даже она.

Голос в голове у Джема был такой холодный, размеренный – можно было поверить, что ему совершенно все равно. Но Джем знал… Просто у Безмолвных Братьев забота принимает иные формы. Это он еще помнил – когда между тобой и жизнью словно пролегает толща льда. Нечеловеческое спокойствие, с которым обрабатывается весь внешний опыт. У слов вроде «забота», «потребность», «страх», «любовь» все еще оставался смысл, – но он был не доступен никому из тех, кто мог есть, спать, говорить, жить жизнью, полной животных страстей. Он вспомнил, как его переполняла благодарность за каждое мгновение неподдельных эмоций – и, конечно, это почти всегда случалось, когда рядом была Тесса. Как он жаждал пламени человеческой страсти, привилегии снова чувствовать – пусть даже страх, пусть даже муку.

Но сейчас он почти завидовал этому льду. Страх, мука, горе – их было слишком тяжело выносить.

– И сколько ей еще…

Иди к ней. Оставайся рядом, пока…

Пока все не кончится. Так или иначе.

* * *

Тесса знает, что это сон, и не знает.

Джем жив, значит, это сон, и мертвое тело у нее на руках, тело с лицом Джема – тоже сон. Он гниет, распадается в ее объятиях, кожа отслаивается от плоти, плоть – от костей, кости рассыпаются в прах. Он принадлежал ей так недолго, и теперь он – прах, и она снова одна.

Он холоден, мертв, он – просто плоть. Ее Джем – пища для червей, и они кишат в его плоти, и она почему-то слышит, как они бормочут и жадно чавкают, миллионы ртов гложут ничто. Она кричит, зовет его по имени, но ее некому услышать, вокруг только извивающиеся черви, и она знает, что это невозможно, что так не бывает, но она слышит, слышит, как они хохочут над ней.