Когда родился Кристофер, она наконец поняла своих родителей. И почему их жизнь была вечно наполнена страхом. Не за себя – за нее. Она отказывается навязывать этот страх своему сыну, она хочет для него лучшей жизни – чего-то большего, чем колючая проволока и сигнализации по всему дому. Да, она хочет, чтобы у него был настоящий дом. Чтобы он узнал, что такое доверие и любовь. Чтобы ему не пришлось вечно скрываться.

Джеку все это очень не нравится. Хочешь избавить его от необходимости хранить тайну? Хочешь, чтобы он вообще о ней не знал? И она говорит, да, вот именно, хочу, чтобы он рос, не боясь мира.

Джек возражает, что расти, не боясь мира, – прямая дорога к тому, чтобы мир тебя уничтожил.

Она ждет, когда ребенок подрастет, сможет есть твердую пищу и обходиться без матери… Вернее, когда она сможет убедить себя, что он выживет и без нее. Она не знает, сможет ли сама выжить без него – без них обоих, но время не ждет.

Она отсылает их.

* * *

Она лежит на полу. Умирает. Кругом люди, но она все равно одна. Она прячется в тайных чертогах у себя в голове – там, где хранит воспоминания о Джеке и Кристофере. Она думает: наверное, она знала, что это неизбежно… иначе зачем возвращаться в Лос-Анджелес, где ее так просто найти?

Она устала вечно быть одной. Устала тосковать по сыну и мужу, заставлять себя не искать их. Здесь она хотя бы ближе к прошлому, к семье, которую она потеряла. Это единственный город, похожий на дом, потому что здесь она обрела дом в объятиях Джека. Здесь в моменты слабости тешила себя фантазиями, представляя, как они снова все вместе – Розмари, Джек и Кристофер, снова семья, живут в маленьком бунгало и счастливы. Она разбила садик, который мог бы понравиться сыну. Целыми днями представляла их здесь, а теперь она умирает и снова видит их рядом.

Может быть, она победила. Может быть, Фаль поверит, что проклятый род пресекся вместе с ее жизнью, и Кристофер наконец-то будет в безопасности. Какое же это облегчение – умереть. И еще знать, что если она ошиблась, если не сумела сделать задуманное, ей все равно не придется видеть, как он страдает. Она не увидит, как он умрет из-за того, кем была его мать. И с этой последней мыслью боль уносит ее во тьму. Она не увидит мира, в котором нет Кристофера.

* * *

И снова она – Тесса, сидит у постели Уилла, и Джем рядом с ней. Уилл уходит, ускользает, а она пытается представить, как будет смотреть в глаза миру, в котором его нет.

* * *

Тесса на мосту, внизу течет Темза, рядом с ней – настоящее чудо. Любовь воскресла, любовь вернулась. Джем, ее Джем, настоящий Джем Карстерс из плоти и крови, возвратился к ней из камня и безмолвия, и ее сердце, усталое и переполнившееся за все эти годы без него, вдруг перестало болеть от одиночества.

* * *

Она стоит на берегу великого моря, и на фоне прозрачного неба высятся силуэты гор. Волны громко и настойчиво бьют в берег, Джем рядом с ней, и его лицо прекраснее моря. Она знает, что ничего подобного никогда не было, но вот они, снова вместе. Не могу поверить, что это реально, шепчет она, что ты здесь, со мной.

Вернись ко мне, просит Джем.

Но она ведь и так здесь, рядом.

Останься со мной, просит Джем. Пожалуйста.

Но она и так никуда не уходит.

Он стареет у нее на глазах, кожа обвисает, волосы седеют, плоть истлевает, отваливается с костей. Она понимает, что теряет его, что сейчас увидит, как он умрет – как умерли все, кого она знала – и ей снова придется учиться жить в мире без любви.

Пожалуйста, Тесса, говорит он, я люблю тебя.

Он рассыпается у нее на глазах, и она думает о Розмари, столько лет выживавшей без тех, кого любила больше всего на свете, но знавшей, что ее семья жива, просто не может быть рядом. И она благодарна за то, что Джем здесь. Сейчас.

Этого довольно, говорит она ему. У нас есть сейчас. У нас есть мы.

Джем говорит: пожалуйста, Тесса, останься со мной, я люблю тебя, и она хватается за него и будет держаться, пока может, не боясь, что…

…Тесса просыпается.

Джем здесь, рядом с ней, его теплая рука – в ее ладонях, его глаза закрыты, голос тихо и настойчиво, повторяет:

– Останься со мной, я люблю тебя, останься со мной…

– Куда же я уйду? – шепчет она, их глаза встречаются, его лицо озаряется самой прекрасной на свете улыбкой.

У нее все болит, но боль – это счастливое свидетельство жизни. Губы Джема мягко, осторожно, касаются ее губ, словно боятся навредить ей.

Тесса не узнала комнату, в которой очнулась, зато узнала фигуру в капюшоне, вплывшую внутрь в ответ на отчаянный зов Джема.

– Брат Енох, – тепло проговорила она. – Сколько лет, сколько зим…

Он очень о тебе беспокоился, – произнес голос Безмолвного Брата у нее в голове.

Ее лихорадочные сны уже таяли, исчезали, но все ее существо сотрясалось от любви и отчаяния. Она узнала страх и облегчение во взгляде Джема, потому что сама целую вечность провела в ужасе, глядя, как он гибнет снова и снова, и даже сейчас, наяву, видения были слишком яркими, слишком похожими на воспоминания.

Она до сих пор чувствовала следы Розмари в своем сознании – последние отчаянные мгновения, с готовностью уступающие смерти – и понимала: гораздо легче умереть самой, защищая любимых, чем смотреть, как умирают они. Какой все-таки жуткий выбор приходится делать смертным…

Возвращение Джема было сделкой с дьяволом, и эту правду она все время пыталась скрыть от себя самой. Он мог жить вечно, но никогда по-настоящему, никогда не любить, или же она могла получить его обратно, живого и непоправимо смертного, чтобы однажды потерять навсегда. Выбор, конечно, был не за ней. Джем сделал его за нее. Он сам ее выбрал, и не ей было жалеть.

Безмолвный Брат попросил Джема покинуть их на мгновение, и тот, еще раз поцеловав ее в лоб, повиновался. Тесса села в кровати, силы уже возвращались к ней.

Ты помнишь, что случилось? – спросил Брат Енох.

– Помню, как напал Фаль, а потом… Я видела очень много снов, и они были очень… живые. А еще, – Тесса прикрыла глаза, стараясь вспомнить подробности странных жизней, которые прожила у себя в голове, – не все они были моими.

Ты на несколько дней застряла в Перемене, – сообщил Брат Енох.

– Как это могло произойти? – с тревогой спросила она.

Когда она только начинала экспериментировать с этой способностью, превращению неизменно сопутствовал страх. Такое глубокое погружение в чужой разум и тело грозило утратой себя. Ушло много времени и сил, чтобы научиться доверять Перемене, поверить, что, сколько форм и обличий ни принимай, она все равно останется Тессой Грей. Если этой веры не будет, как снова пойти на этот риск?