Нам неизвестно, действительно ли говорил все это Бисмарк. Разговор происходил за тридцать пять лет до написания мемуаров. Делал ли он тогда заметки? Так или иначе, текст примечательный. Дерзкое охаивание кабинета и оскорбительный для регента тон высказываний предполагают: либо Бисмарк на самом деле мог позволить себе такую вольность, либо при прусском королевском дворе практиковалась терпимость к критике, абсолютно несвойственная другим монархиям. Никто не осмелился бы разговаривать в подобной манере с королевой Викторией или Наполеоном III.

Тем временем вопрос о переводе в Россию оставался открытым. В середине января 1859 года Бисмарк писал Иоганне о том, что его очень доброжелательно принял принц-регент и он обедал с Гансом (фон Клейстом-Ретцовом), Оскаром (фон Арнимом, зятем), Александром фон Беловым-Гогендорфом, Морицем фон Блакенбургом, Вагенером, графом Эберхардом цу Штольбергом и Зомницем. Он оставался в Берлине до 24 января и, вероятно, уговаривал регента сохранить за ним пост во Франкфурте3. Принц Вильгельм все же принял иное решение. 29 января 1859 года он назначил Бисмарка прусским послом при дворе царя Александра II4. Помрачневший Бисмарк вернулся во Франкфурт завершать дела и готовиться к отъезду.

Роон тоже пребывал в прескверном настроении. Он натолкнулся на враждебность со стороны нового военного министра Эдуарда фон Бонина, который был на десять лет старше и несравненно более опытным полевым командующим. У Эдуарда фон Бонина имелись собственные идеи насчет слияния регулярных войск и ландвера, и на него не произвел впечатления меморандум Роона. 9 января 1859 года Роон написал Анне: новый министр скорее всего положит его проект в долгий ящик5. На следующий день он обедал у принца-регента, после чего принцесса Августа попросила его задержаться и рассказать о проекте военной реформы и итогах встречи 22 декабря.

10 января Роон писал Анне:

...

Мог ли Роон сохранять спокойствие духа, если назавтра министр фон Бонин прогнал его вместе с меморандумом? Роон сообщал рассерженно Анне:

...

Спустя два дня принц-регент созвал совещание кабинета для обсуждения проекта военной реформы. Роон был приглашен на заседание, когда оно завершалось, и собственными ушами слышал, как фон Бонин объявил его председателем комиссии, которая должна изучить осуществимость предложений по реформе. Казалось, Роон мог бы и порадоваться, но он был настроен скептически. Он был уверен, что фон Бонин намерен похоронить проект в бесконечных дискуссиях, поскольку «для этого и создаются такие комиссии»8.

В действительности дальнейшая судьба и Роона, и Бисмарка решалась совсем в другом месте. 29 января 1859 года был подписан франко-пьемонтский договор в основном на условиях, согласованных Наполеоном III и графом Кавуром, премьер-министром Пьемонта, в Пломбьере в 1858 году. Франция брала на себя обязательство в случае австро-пьемонтской войны в Италии, развязанной Австрией, помочь Пьемонту в вытеснении австрийцев из Италии и создании Северо-Итальянского королевства под эгидой Савойского дома. Через несколько дней, 4 февраля 1859 года, Наполеон обнародовал памфлет « L’Impereur Napolon III et l’Italie » («Император Наполеон III и Италия»), недвусмысленно указывавший на то, что племянник великого завоевателя намерен идти по стопам своего предшественника. Он тоже освободит Италию и поубавит мощь реакционной империи Габсбургов. Эти дерзкие замыслы действительно подорвали мир в самом центре Европы, а на волнах от этого взрыва, прокатившихся по континенту, вознеслись во власть Роон и Бисмарк, воспользовавшийся кризисом для объединения Германии.

Пока же Бисмарк готовился передать свой пост во Франкфурте Гвидо Узедому. Перед отъездом он был приглашен к обеду в богатый дом Майера Карла фон Ротшильда (1820–1886), главы банка Ротшильдов во Франкфурте, где, как писал Бисмарк Иоганне, его поразило «истинно еврейское пристрастие к тоннам серебра, золотых ложек и вилок»9. Этот обед имел свои последствия: по рекомендации Майера Карла Бисмарк назначил Герсона Блейхрёдера, берлинского банкира и корреспондента Ротшильдов, своим личным финансистом, поручив ему заниматься денежными делами, пока он будет находиться в Санкт-Петербурге10. Сотрудничество продолжалось до самой смерти Блейхрёдера в 1891 году и принесло Бисмарку немалые деньги. Нетрудно представить, как обогатился Блейхрёдер в роли «банкира Бисмарка», но об этом мы поговорим позже.

С самого начала в далеком Санкт-Петербурге Бисмарка ожидали трудности, в том числе и материальные. Узнав о том, что его предшественник барон Карл фон Вертер (1809–1882) продает мебель, Бисмарк писал 25 февраля: «Как же я буду жить в пустом доме?» У него оставался один выход – на время поселиться в отеле11. Как Бисмарк писал брату Бернхарду, переезд в Санкт-Петербург обещал обойтись ему очень дорого. Послу определили высокое жалованье – 33 тысячи талеров, позволявших «в нормальных условиях жить с комфортом», но Вертер платил за посольскую резиденцию (без мебели) 6400 талеров, в то время как Бисмарк во Франкфурте тратил 4500. Министерство иностранных дел выделяло на переезд 3000 талеров, но даже с учетом этой субсидии он терял десять тысяч талеров12.

6 марта 1859 года Бисмарк выехал из Франкфурта в Берлин, надеясь провести там несколько дней. Через десять дней он писал Иоганне:

...

И все-таки время отъезда наступило:

...