Но это полбеды. Следом за мясом было тесто, которое нужно замесить и раскатать скалкой на посыпанном мукой щите. На щите, блин, потому что подходящей доски не нашлось. И всё это в условиях, когда вокруг мухи, дикий лесок, какая-то поросшая кувшинками речушка. Вдобавок ко мне норовил сунуться Малыш, проявив чисто собачью тактичность, то есть положил морду на край щита и жалобно глядел, когда же ему перепадёт кусок, а то, что он стрескал несколько минут назад брошенные потроха, вроде бы и не считается.

А ещё эти падлы страшильные. Лакированный Чужик, как я обозвал эту тварь, всего-то залез в только что разделанного порося и кувыркался в потрохах, визжа, как новорождённый подсвинок. Но страхи не живут по отдельности, посему ещё какая-то уродина билась в мясорубке, изображая раздавленную и противно пищащую крысу. Я тогда схватил волшебную палочку, то есть спицу, окровавленными руками, напитал от розетки, поставленной, чтоб зарядить ноут и переносные магодетекторы, и озверело затыкал призрачного грызуна. Пока тыкал, в фарше начали ползать жирные белые личинки, каждая размером с сардельку. Разумеется, это тоже были духи-паразиты. Тогда я твёрдо решил научиться ставить защиту от местной нечисти, разработать антивирус понадёжнее и забыть об этом кошмаре. И эта моя маэстра ехидно лыбилась, глядя на мучения, и точила ногти, пока Марта заплетала ей косу. Вообще все таращились на мои мучения, и ни одна падла не подошла, чтоб помочь. И Катарина куда-то делась.

Потом я час возился с костром. Спички и зажигалки Лукреция у меня изъяла, заставив поджигать пучок сухого мха магией. Я долго матерился, но, в конце концов, собрался с мыслями и решил схитрить. Применил ту же самую искру, которой гонял привидений, её хватило, чтоб мох начал тлеть. Пока раздувал огонь, надышался дыма так, что из глаз потекли слёзы.

Затем задолбался с вёдрами, таская воду от реки. Сами-то вёдра не тяжёлые, а вот берег у речки был крутой, так как та протекала в глубоком овраге. Вдобавок, он весь порос крапивой.

Пельмени варились недолго, и ещё быстрее все желающие стрескали угощение. И знаете что? Катарина явилась откуда-то из леса с цветами, мол, от моего начальника, то есть Сан Саныча, узнала, что на родине халумари так выражают любовь. Цветы, блин! Нет, чтоб порося заколоть и разделать, что для профессиональной убийцы проще пареной репы, она цветы притащила! Довольная вся, как кошка, налакавшаяся валерьянки. Я не знал, ругаться мне или просто молча заплакать. Блин, я впервые оказался в такой ситуации! И перспективы средневекового мужа в победившем матриархате как-то так внезапно перестали быть радужными. Всё теперь виделось крайне хреново. Зато я точно решил остаться на Реверсе и вести прогрессорскую деятельность. Невозможно решить проблему неравенства, только лишь грозя пальчиком и бегая с плакатами и голыми телесами по площадям. На Диком Западе была поговорка: «Один дал людям жизнь, другой подарил им свободу, но равными их сделал полковник Кольт, создав дешёвый и надёжный револьвер». Нет, Реверсу нужен не пистолет, ему нужны стиралка-автомат, посудомоечная машинка и мультиварка, способные предоставить один очень ценный ресурс — свободное время, которое можно потратить на саморазвитие. Только технический прогресс может освободить людей от рабства и бытового неравенства. Но сами по себе машины бесполезны без инфраструктуры, а это значит, что опять всё упирается в электростанции и электрические сети. Но для развития мало их построить, нужно просвещать народ, показать им эти блага. И нет выше блага, чем свобода личности, и технический прогресс — пророк её. Правда, отказываться от части свобод приходится регулярно, но это цена за комфорт и благополучие. Ведь если все сразу примутся делать желаемое, цивилизация скатится в каменный век. Но это так, технические детали.

Но сейчас была одна большая загвоздка: один конкретный прогрессор конкретно в этот момент не мог достать из воздуха кухонный комбайн и посудомоечную машинку, а зациклиться на бытовухе для него значило регрессировать до состояния приложения к плите и тазику с грязными труселями. Можно, конечно, позорно бежать с планеты, но это означало сдаться. А сдаваться я не хотел так же сильно, как и подчиняться правилам. Дилемма, однако.

И вот я сидел и глядел в свою тарелку, где в бульоне плавали оставшиеся три пельменя. У злости есть один большой плюс: она стимулирует мыслительную деятельность. Потому я поставил тарелку на край того же щита и направился к Лукреции. Та до сих пор сидела, держа в руках зеркало в дорогой оправе из красного дерева, и примеряла к себе фероньерки. Марта уже закончила расчёсывать волосы костяным гребнем и взялась за щётку с жёсткой свиной щетиной. Они занимались этим под небольшим навесом, один край которого цеплялся к верху фургона, а второй крепился к двум длинным жердям. Всю эту конструкцию удерживали натянутые верёвки, привязанные к вбитым в землю колышкам. Под навесом размещались две небольшие лавочки и столик со съёмными ножками. На столе стояли две кружки с розовым сидром, который был вряд ли крепче трёх градусов, подставка под лучину с воткнутой в неё тлеющей благовонной палочкой и маленький резной сундучок с бижутерией. Так и хотелось схватить его и убежать, крича: «Нафаня— а-а, сундучок со сказками-и-и!»

Бычки, тащившие фургон сейчас паслись на поляне, привязанные длинными верёвками к деревьям. Немного в стороне от фургона стояли деревянные тазы с замоченным в мыле бельём, над которым уже потрудилась Марта. Я поджал губы и с завистью вздохнул.

— Маэстра, — обратился я к волшебнице, садясь на оглоблю, упирающуюся свободным концом в землю. Оглобля подо мной пружинисто прогнулась, и я ухватился поудобнее, чтоб не свалиться. — Маэстра, я хочу спросить об этих духах-страхах. Почему их нельзя развеять и поставить защиту? Я уже понял, что маг, искру они вряд ли уже задуют.

Лукреция скосилась на меня.

— Подержи зеркало.

Я вздохнул, встал и подошёл ближе. А когда взял зеркальце, то магесса взяла из сундучка две фероньерки и начала поочерёдно прикладывать их ко лбу.

— Какая больше подчеркнёт мою красоту? — ехидно спросила она.

— Никакая, — буркнул я в ответ.

— Даже льстить не будешь? — продолжая улыбаться, спросила Лукреция и положила украшения обратно.

— Не хочу. Хоть по пальцам бей, хоть по губам.

— Ученик должен льстить своей наставнице, тогда он может рассчитывать на ответ.

Я поморщился.

— И какой ответ был бы, если я начал льстить?

Лукреция улыбнулась больше прежнего.

— А наставница сказала бы, что лесть не красит настоящего мага. Его красят поступки и его волшебная сила.

Я с шумом втянул в себя воздух, на секунду задержал дыхание и так же шумно выдохнул.

— Бабы, блин, — пробурчал после этого по-русски. Как раз в этот момент оглобля прогнулась сильнее прежнего, и я чуть не свалился, а всё потому, что рядом со мной села Катарина. Вот только сцен ревности сейчас не хватало.

Магесса сложила губы «уточкой», стараясь придать себе задумчивый вид, и заговорила.

— Духи-страхи подобны пиявкам, москитам, вшам, блохам и летучим мышам-кровососам…