Но ведь войска-то уже введены в город. Они заняли все пригородные шоссе, стоят на Манеже, на улице Горького. Пока, правда, просто стоят, словно ждут команды. Но будет ли она?

А народ валит на Краснопресненскую набережную, к дому, похожему на огромный дурацкий торт, облитый взбитыми сливками. Кто-то уже сравнил его с американским Белым домом — вроде как центр государства, — но, похоже, если тут и есть какое-то сходство, то только цвета, не больше.

Однако одно дело слышать, а совсем другое — видеть происходящее своими глазами. И поскольку глаза не обманывали, а Никольский с Арсеньичем постарались проскочить на машине через все горячие точки — здесь, в Москве, разыгрывался какой-то злой, неумный фарс. И все в нем — от ареста Горбачева до введения на городские улицы армейских частей — указывало на якобы серьезные намерения одних и полное неприятие этих намерений другими. Толпы москвичей окружали танки и бронетранспортеры, которые никакого страха у населения не вызывали. Однако же если ситуация в дальнейшем пойдет на обострение и если, наконец, вступит в дело извечная российская провокация, то фарс непредсказуемо обернется трагедией. Значит, и решение пока может быть единственным: максимально избегать любых провокаций.

С тем они и прибыли, наконец, в Тушино, в свой офис.

Короткое партийное собрание прошло на редкость спокойно и единодушно. Никольский буквально в трех фразах изложил свой взгляд на события, отношение к политике, проводимой партией и кончившейся сегодняшним ГКЧП, и положил на стол перед Игошиным свое заранее написанное заявление вместе с партбилетом для передачи в райком.

В течение пяти следующих минут постановлением собрания партийная организация прекратила свое существование, партбилеты легли на секретарский стол аккуратной стопочкой, но самое непонятное — ни в чьем взоре не мелькнуло и тени сожаления. Словно сбросили, наконец, ненужную, надоевшую ношу.

На узком совещании руководства компании и банка, куда Никольский пригласил только самых доверенных лиц, он предложил дальнейшую тактику поведения.

Женщинам посоветовал немедленно покинуть свои рабочие места и отправиться по домам. Еще лучше — на дачи, у кого таковые имеются. Помещение опечатать и оставить охрану. Вывесить объявление о временной приостановке деятельности, но при этом о твердой гарантии расплатиться полностью со всеми акционерами и вкладчиками, как только в городе будет наведен порядок. Действиям властей не сопротивляться, а бандитам спуску не давать. А в общем, гори оно все синим пламенем. Не так, конечно, выразился Никольский, а в том смысле, что самое дорогое — люди. А техника вся эта, компьютеры — будем живы, новое купим, если что случится.

Арсеньич ушел инструктировать охрану, а Никольский и Шапошникова остались одни.

Он долго не знал, с чего начать. Встал, прошелся по кабинету, выглянул в окно. Из подъезда выходили служащие.

Пять минут назад Арсеньич рассказывал, как разговаривал с одним приятелем со Старой площади. Там толпа обложила здание ЦК, бьет кирпичами стеклянные вывески, из подъездов разбегаются бывшие аппаратчики, а все урны для окурков и плевательницы на этажах полны партбилетами. Вот уж истинно: чума на оба ваши дома!

Он обернулся к Татьяне и увидел ее вопрошающий взгляд.

— Что хочу предложить, — сказал он, подходя к столу. — Тебе здесь оставаться нельзя. Ты фигура заметная. Должный порядок мы навели — и хватит. Сейчас я отправлю тебя в Малаховку, а позже туда же привезут и Алену. Ситуация, сама видишь, непредсказуемая.

— Но что лично мне может грозить? — возразила она.

Непонятно? — Никольский, словно общаясь с ребенком, покачал головой. — Я теперь главная твоя угроза. Если они на меня устроят охоту, ты станешь их первой добычей. Заложницей. Во-первых, потому, что ты мой банкир, во-вторых — женщина и, в-третьих, — он смешно наморщил нос, — полагаю, как сказал мне вчера Арсеньич, только дураку неизвестно, что я в тебя по уши влюблен.

— Какое странное объяснение в любви. Да еще замужней женщине... Ну и ну! — вздохнула она. — И кто же это все решил окончательно: ты сам или твой друг Арсеньич? Извини, Иван Арсеньевич.

Никольский лишь беспомощно развел руки в стороны.

— А впрочем, чего тебя томить? — Она пожала плечами. — Тебе, вероятно, доложили о звонке из Лондона? — И на его кивок продолжила: — Ну так вот, это была моя инициатива. А твой Витюша вполне тактичный человек, если, конечно, вы там у меня не расположились со своей аппаратурой, как у себя на даче.

— В этом смысле ты можешь быть спокойна.

— А я и не боялась. От тебя у меня деловых секретов нет. Да и быть не может. А наши женские тайны, если они кому-нибудь интересны, что ж...

— Ты не говоришь главного, — перебил Никольский.

— А разве я уже не все сказала? — словно бы удивилась она. — Вот уж воистину, ну до чего вы любите, мужики, все по полочкам раскладывать! Это — туда, а это — сюда, поближе. Ну что тебе еще не ясно, если я сказала: это была моя, а не его инициатива. И он, например, все понял. Поскольку давно догадывался... Это ты не догадывался, а он... Ну что, так и будем переливать из пустого в порожнее?

Нет, нет... — растерянно сказал Никольский. — Подожди... Значит, ты... и я? Ну-у знаешь! — Он яростно потер себе ладонью затылок. — А ведь меня всегда считали асом математического прогнозирования. Я же, оказывается, совершенно обалдел. От собственной же глупости. Простишь?

— Наоборот, — улыбнулась Татьяна, — на всю жизнь запомню. Но мне все равно нужно домой, взять хотя бы самое необходимое. И потом, Алена...

— Она под надежным присмотром, не волнуйся.

— Господи ты Боже мой, — снова глубоко вздохнула Татьяна. — Ну что бы я без тебя делала... А ты?

— Мы сегодня проведем глубокую разведку. Выясним, какую можем оказать помощь. Не этим сопливым, конечно. Словом, пора все, как ты говоришь, действительно разложить по своим полочкам. А потом приеду.

Она встала, обошла стол, приблизилась к Никольскому и медленно погладила ладонями лацканы его пиджака — сверху вниз. Подняла к нему лицо.

— Запомни, если с тобой что-нибудь случится... Нет, я не смогу тебя потерять. Не переживу...

Он взял ее лицо в ладони, наклонился к ее губам...

— До вечера, — наконец шепнул он, оторвавшись от ее губ, — будь, пожалуйста, хозяйкой.

Она, не открывая глаз, кивнула ему в ответ.

Если странной можно было назвать всю комедию с объявлением в стране чрезвычайного положения, то не менее странно вели себя, по мнению Арсеньича, и все те, кто примчался, чтобы своей грудью прикрыть Дом Советов.

Какие-то хилые баррикады из беспорядочно наваленных бетонных блоков, торчащие в разные стороны прутья металлической арматуры, пустые троллейбусы с вертикально задранными бугелями, едва чадящие костерки на площади, по всему периметру здания — огромного и нелепого, поскольку десятки его массивных дверей защитить практически невозможно. С дворцом Амина в свое время за пару часов справились, а тут... Курам на смех.