Да, цирк — одно слово. И если можно туда, то отчего же нельзя оттуда? И ни одна живая душа об этом даже не догадывается? Такого быть не может, слишком уж все на поверхности...

...Позже на площадке второго или третьего этажа вдруг мелькнула показавшаяся знакомой физиономия.

Арсеньич пригляделся. Горели только контрольные лампочки, да и те светили вполнакала. Действительно, знакомый. Причем давний. Из той еще, прежней жизни.

Прикорнул он вроде бы в уголке, на ступеньке, опираясь локтем на небольшой вещевой мешок, в простенькой такой серой курточке и кепочке-букле, какие лет тридцать назад носили.

Мгновенно отреагировав на пристальный взгляд Арсеньича, поднял голову и подмигнул по-приятельски, будто расстались они пять минут назад, а не пять лет с длинным хвостиком.

— Здоров! — вроде даже обрадовался, хлопнул ладонью по каменной ступеньке, приглашая присесть рядом. Достал из бокового кармана куртки плоскую фляжку, протянул: — Глотни, согрейся.

Во фляжке был хороший коньяк, пахнущий розовыми лепестками. Арсеньич глотнул, оценил и, одобрительно кивнув, вернул фляжку хозяину. Тот тоже отпил и завинтил крышку.

— Ну как? — Он с интересом оглядел Арсеньича. — Видик в норме. А мне говорили, что ты сорвался.

— Было дело, — неохотно подтвердил Арсеньич. — Однако жив, как видишь... А ты-то чего тут поделываешь, тезка?

— Арсеньич, — с укором и одновременно легкой иронией протянул Иван — Ваня Подгорный, великий профессионал, штурмовавший дворец Амина в Кабуле, еще когда только начиналась афганская заварушка, — мы ж тебя всегда держали за мастера. Тебе ли спрашивать? Раз тут, значит, кому-то это сильно необходимо. А ты сам-то, часом, не с этими? — Он небрежно кивнул на потолок.

— Ну а если с ними? — улыбнулся Арсеньич. — Что, мочить будешь?

— Побойся Бога, Арсеньич. — Иван толкнул его в плечо. — Мы ж с тобой столько водяры выжрали! А баб — ведь и не считали, а? Ты же наш.

— Один, что ли, тут?

—Ну Арсеньич, ну ты даешь! — восхитился Иван. — Да разве ж мы с тобой когда-нибудь поодиночке ходили?.. Совсем ты, брат, отвык. Нехорошо, тезка... Ладно, скажу, только как другу. Идет? По старому счету.

— Ну давай, давай, ты ж меня знаешь, что попало — утопло.

— Ладно... Мы тут еще вчера до обеда обосновались.

— Снизу?

— Это без разницы, тезка, снизу, сбоку, через трубу, черти... А ты — молоток, сразу усек... Вот и сидим с тех пор. И хоть бы какая паскуда вопрос задала: кто такие, зачем? А у меня такой арсенал, даже ты представить не можешь, — на весь этот бордель хватит и еще останется. — Он хлопнул по вещевому мешку ладонью. — Заряжай чем хочешь. Одно хреново, Арсеньич, после залпа жопу жжет и все дерьмо от объекта прямо тебе в морду. А ты помнишь, я всегда был брезгливым... Вот так и сидим. А команды нет. А без команды я их знаешь где видел? То-то и оно. И ни одна падла не хочет брать на себя...

— Но если так, чего сидеть? От этих камней, — Ареньич провел ладонью по ступеньке, — только один радикулит схлопочешь.

— Вот и я говорю, — будто обрадовался поддержке Иван, — посидим еще чуток, а как развиднеется, отвалим. Глотнешь еще? С устатку-то?

Они сделали еще по глотку. И снова Арсеньич одобрил коньяк, чем польстил Ивану.

— Так ты не сказал, где працюешь, — снова поинтересовался Подгорный.

— На фирме. Частная лавочка. Охрана, — коротко ответил Арсеньич.

— Башли хорошие?

— Хватает, еще и остается. На черный день.

— Вот за это хвалю, тезка, — обрадовался за Арсеньича Подгорный. — Ты, между прочим, своих- то не забывай. Не надо. Мы еще не раз пригодимся друг другу. Верно говорю?

Арсеньич без слов только развел руками: сказанное не требовало особых подтверждений.

— Телефончик свой запиши. — Иван оторвал клочок газеты, на которой сидел, и протянул Арсеньичу огрызок карандаша.

Тот записал номер телефона офиса в Тушине.

— Это служба? — определил, взглянув на номер и тут же скомкав бумажку, Иван. — Ладно, тезка, нам без разницы. — Он выразительно подмигнул и добавил, поднимаясь и забрасывая рюкзачок на плечо: — Ну лады, тезка. Рад встрече. Давай петуха. — Он взял ладонь Арсеньича и хлопнул по ней своей пятерней. — Разбежались. Как в доброе старое время, помнишь? Ты меня не видел, я — тебя.

Иван шагнул уже по лестнице вниз, но остановился и, обернувшись, негромко, только для одного Арсеньича, сказал:

— А этим, — он опять кивнул на потолок, — так и скажи при случае: сильно им повезло.

Он махнул Арсеньичу ладонью, одновременно нажал что-то на браслете своих часов, послушал и быстро ушел в темноту лестничного пролета — крупный, квадратный, совсем уже не такой, каким он сидел недавно вот тут, на ступеньках, будто утомленный прохожий. А жесткость его фигуре придавали, знал Арсеньич, бронежилет и прочие латы, невидные обычному глазу.

Утром, когда ночные страхи и ожидания прошли, а пугливое солнышко нет-нет да и казало то один, то другой глаз из-за завесы дождевых облаков, Арсеньич неким внутренним командирским чутьем понял, что точку перешли. И тогда, забрав своих хлопцев и ни перед кем не отчитываясь, он отправился в офис.

Там, сменив охрану банка и тщательно снова проинструктировав остающихся ребят, вместе с освободившимися от дежурства на своем специально оборудованном «рафике» отправился, наконец, в Малаховку.

Бессонная ночь сказалась-таки, он, сидя рядом с водителем, клевал носом. Но спать не давали патрули, которые трижды, не то четырежды останавливали микроавтобус и тщательно выясняли: кто, куда и зачем, чуть ли не на просвет изучали охранные лицензии, дававшие право ношения личного оружия. Оно и понятно — положение-то чрезвычайное все-таки. И хотя одни его ввели, а другие отменили, оно фактически существовало.

Дома встретили тишина и полный порядок. И если бы не радио и телевидение, наверняка никто бы не догадался, что в сорока верстах к западу одна власть собралась на другую танки двинуть.

Помывшись и приведя себя в порядок, Арсеньич поднялся к Никольскому в кабинет, чтобы сделать, наконец, подробный доклад о прошедшей ночи.

Но прежде чем он открыл рот, понял, что его поразило, едва он зашел в дом: их бесстрастная и сухая, как пенек, Татьяна будто в одночасье пустила зеленые побеги — так вся сияла и светилась истинно по-весеннему.

Арсеньич помотал головой, словно прогонял непонятный сон, и вопросительно взглянул на Никольского, сидевшего на любимом своем месте, на полукруглом диванчике с сигаретой между пальцами.

Он молча пригласил Арсеньича присесть рядом, а тот так же молча принялся готовить себе порцию «Бифитера».

Татьяна в шелковом темном брючном костюме, кстати идущем ей и делающем ее моложе, между тем переходила от одной книжной полки к другой, читала надписи на книжных корешках, выдвигая отдельные и перелистывая их.