Господи, о чем я думаю?! Почему мне попадаются мужчины, к которым нет доверия? Только на свои силы надежда. Или я утрирую? Чеховской – гад. Но вряд ли из тех, кто женщину куском хлеба попрекнет.

Выволакиваю сумки в коридор и замираю, обводя квартиру взглядом. Здесь мало от меня. Степе не нравился ни мой выбор мебели, ни штор, ни расцветок. Все сделано так, как хотелось ему. Но мне здесь нравилось. Хотя нельзя отрицать, что я всегда чувствовала себя гостьей в этих стенах. Холодно в них. Душе холодно. Нет семейного тепла, уюта. Вместо детских игрушек – спортивный инвентарь. Вместо фотографий – сертификаты, грамоты, дипломы. Я в гостях у своих учеников чувствовала себя расслабленней, чем дома. Глаз радовала тайком прилепленная к дверце шкафа наклейка от жвачки, мелкие затяжки от кошачьих коготков на шторах, изрисованные фломастером кое-где обои, плохо выведенные на ковре пятна от пластилина. Степа считает это срачем, а я жизнью.

Зазвонивший телефон выдергивает меня из немого прощания с квартирой, куда я больше не вернусь. Никогда.

– Дарья Николаевна, за вами подняться? – спрашивает Саша. – Мы внизу.

Мы…

У меня колени подкашиваются и сердце чечетку отбивает. Чеховской с ним. Приехал. Интересно, Саша его из постели Кристины вытащил?

– Я сама спущусь, – отвечаю неуверенно и еще раз окидываю квартиру взглядом.

Вздохнув, отцепляю от связки ключ от школьного кабинета, квартирные оставляю в ключнице и выхожу. Захлопнув дверь, поворачиваю ручку.

Все. Я только что закрыла дверь в прошлое со Степой. Назад пути нет и не будет. Что бы со мной ни случилось, куда бы меня ни закинуло, сюда я не вернусь.

Покрепче вцепившись в ручки сумок, отправляюсь навстречу новому будущему. Чем ниже меня спускает лифт, тем свободнее мне дышится. Какой же все-таки пыткой был для меня брак со Степой. И почему я раньше этого не замечала? Свыклась?

Знакомый «гелендваген» стоит прямо перед дверью. Саша за рулем, Чеховской на улице. Ждет меня, топчась на месте. Сразу и не поймешь – злой или взволнованный. Однозначно – нервный.

Мы встречаемся взглядами, и я не сразу решаюсь сделать следующий шаг. Стою и смотрю на него в ожидании его действий.

– Я дурак, – наконец произносит он. – Полный кретин, Бабочка.

– Сам до этого дошел? Или подсказал кто? – спрашиваю с откровенной обидой в голосе.

– Честно, вон тот говнюк, – кивает он за спину. – Сука такая.

Я морщусь от его выражений.

– Ничему, Роман Алексеевич, с годами вы не научились. Даже грамотной речи.

– Плохие учителя у меня были, – усмехается он. – Вот думаю репетиторшу нанять. Мне одна обещалась двенадцать лет назад.

Сумки выпадают из моих рук. Чеховской первым срывается с места, а через секунду я уже оказываюсь в его объятиях. Крепких, безудержных, жарких. Он жадно целует меня, подхватив на руки. Что-то шепчет мне в губы, но я ничего не могу разобрать. Слезы текут по щекам. От обиды, от радости, от облегчения. Кулаком бью его по плечу, но отвечаю на поцелуй.

Ненавижу! Люблю! Будь он проклят!

– Прости, прости, прости, детка, – шепчет он. – Клянусь, ничего не было. Не смог я, понимаешь? Околдовала ты меня, Бабочка.

– Ты негодяй, Чеховской, ты в курсе?

Он кивает и губами прижимается к моему лбу.

– Знаю. Но ты же меня перевоспитаешь?

– Я же предупреждала, ты меня не купишь, – напоминаю, млея в его объятиях.

– Значит, покорю.

– Еще раз голову в сторону другой повернешь – и оторву покорялку, – предупреждаю грозно.

Он смеется, крепче прижимая меня к себе:

– Договорились.

На руках относит меня к машине и усаживает на заднее сиденье. Пока я здороваюсь с Сашей, пытаясь в зеркале рассмотреть, не побито ли его лицо, Чеховской убирает мои сумки в багажник.

– Фаза, тебе не стыдно? – фыркает, садясь рядом со мной и хлопая дверью.

– Вы собираетесь самостоятельно свои ошибки перед Дарьей Николаевной исправлять? – бросает тот через плечо. – Или с моим вмешательством? Вам ее покорять, не мне. Вот и носите ее багаж сами. А то у меня с моим обостренным чувством ответственности тормоза сорвет, и в остальных делах вас заменять начну. Нехорошо.

– Ты щас дошутишься. Пшел из машины. Погуляй минут сорок где-нибудь.

Меня в жар бросает. Он что, серьезно? Судя по тому, как покорно Саша забирает свой бумажник и телефон и, выйдя, шагает в сторону круглосуточной кофейни, да.

– Иди сюда! – Чеховской подхватывает меня руки, задирает мой плащ и юбку и усаживает на свои колени.

Я даже пикнуть не успеваю, как промежностью чувствую каменную твердость в его штанах. Испуганно и смущенно заглядываю в его затуманенные возбуждением глаза и шепчу:

– Ром, некрасиво как-то… Саша же все понял…

– Даже Артур понял бы, что мы тут не сканворды разгадывать собрались, – рыхло хрипит он, одной рукой расстегивая ремень своих брюк, а другой обжигающе сжимая мое бедро.

Мои щеки вспыхивают. Как же чудесно, что в машине мало света, и Чеховской этого не видит. Зато от его взгляда не уходит моя счастливая улыбка. Он возбужден, а это значит правду сказал – не разрядился с Кристиной. Только меня хочет.

Только ее хочу. Абсурдно было думать, что смогу с другой!

Суетливо высвобождаю член из штанов и рывком насаживаю на себя вскрикнувшую от неожиданности Бабочку.

Да, детка, так! Сверху ты еще не была.

Она мелко дрожит, прикусив губу и закрыв глаза. Помогаю ей набрать ритм, мну ее бедра и ягодицы. Сам с трудом сдерживаю довольное рычание.

Как же она хороша! Всякий раз будто девственности лишается. Волнуется, но отдается максимально. Знает, чего хочет, стремится к этому. А хочет моя Бабочка удовлетворения. Голод утолить.

Прерывистое дыхание, резкие движения, стоны… В машине быстро становится жарко, и мы, продолжая трахаться, как дикие звери, срываем друг с друга одежду.

Заваливаю ее на сиденье, подмяв под себя, и вколачиваюсь в нее озабоченнее, напористее, глубже. Целую ее губы, шею, ключицу, грудь. Сладкая, вкусная, ароматная. Языком скольжу по ее коже, чувствуя, как та покрывается мурашками. Посасываю твердые соски, слегка прикусываю, вынуждая Бабочку содрогаться. Нравятся моей детке такие ласки.

Ее острые ноготки бодряще царапают мою спину и плечи. Она пробирается к шее, пальцами залезает в волосы на затылке и возвращает меня к своим губам. Очередной долгий поцелуй окончательно клинит тормоза. Переворачиваю Бабочку на живот, ставлю на четвереньки и снова врываюсь в нее. Она взвизгивает и сжимается. Обхватываю ее за шею, поднимаю, спиной прижимаю к своей груди и шепчу: