Когда наконец я умудрился отделаться от болтливого усача, вино уже порядочно дало мне в голову. Я сам не заметил, как очутился на окраине, в незнакомом квартале. Обшарпанные дома смотрели на меня глазницами забитых фанерой окон. И лишь окончательно протрезвев и снова замёрзнув, я понял, что заблудился. Наверняка, было уже довольно поздно. На улицах не осталось гуляк, стихли доносящиеся издалека песни, а за домами в сгущающихся сумерках я различил полоску леса.

Ноги занесли меня в какую-то слепую подворотню, и тут я услышал за спиной чьи-то шаги, но не успел оглянуться, как резкая боль в затылке повалила меня на землю. Кажется, я ненадолго потерял сознание, а придя в себя, почувствовал, как кто-то обшаривает мои карманы, но сильная боль в затылке мешала мне пошевелиться, и я снова отключился.

Второй раз я пришёл в себя, почувствовав на своём лице чьи-то шершавые прикосновения. Меня бил озноб, а по шее текло что-то мокрое.

– Эй, доктор, очнись, – внезапно услышал я знакомый голос и металлический звон бряцающих друг о друга монет.

Я открыл глаза. Надо мной склонилась та, которую я искал все эти дни. Её длинные косы с вплетёнными в них монетами касались моего лица.

– Где я? Что со мной? – заворочал я пересохшими губами и тут заметил, что на мне нет ни пальто, ни обуви.

– Тебя обокрали, – сказала Лула. На ней была всё та же клетчатая шаль и вылинявший красный платок на голове, а в уголках глаз и в межбровье собрались хмурые морщины. – В такой час здесь шляются только бандиты и самоубийцы, вроде тебя. Скажи спасибо, что жив остался. Ладно, пойдём. Взять с тебя, конечно, нечего, но постараюсь найти что-нибудь, чтобы ты по дороге домой не умер от холода, да и рану лучше промыть.

– Рану? – переспросил я поднимаясь, и тут нащупал у себя на затылке что-то липкое, а, обернувшись, увидел на мостовой замерзающую багряную лужицу.

Мне стоило огромных усилий, чтобы доковылять до пристанища гадалки в одних носках, по ледяной земле, и с пульсирующей болью в висках. В затуманенной голове мелькнула мысль, что это, возможно, небезопасно. Стоит ли доверяться незнакомому человеку? Но другого мне не оставалось. В таком состоянии я вряд ли дошёл бы до дома.

Идти пришлось чуть ли не до самого леса. Именно там остановился на зимовку табор.

На поляне, примыкавшей к полосе хвойных деревьев, расположились поставленные на широкие колёса деревянные вагончики. В них при переездах впрягались лошади. Небольшой табун дремал за частоколом. Повсюду на земле, по соседству с кузнечными инструментами: клещами и молотами, – лежали медные котлы, тазы и чаны.

Лула не повела меня в свой передвижной дом, но рядом с ним был натянут шатёр. Туда мы и вошли. Она сказала что-то не то по-венгерски, не то по-сербски двум некрасивым чернявым девушкам, сидевшим возле слабого огня, и они тут же убежали. По указу хозяйки я с трудом опустился на соломенную подстилку и протянул к пламени руки и ноги. Тепло стало потихоньку оживлять окоченелые пальцы, отдаваясь в них пульсирующей болью.

Лула ушла ненадолго. Я огляделся. Здесь тоже повсюду стояла медная посуда и грудились инструменты. Дым от огня поднимался к вершине моего скромного убежища и выходил сквозь круглое отверстие в конусе. Кто-то заглянул, отодвинув полу шатра, и тут же исчез. Снаружи послышались мужские голоса, но, впрочем, довольно спокойные, хотя я всё же почувствовал себя не совсем уютно. Лула вернулась, в руках у неё была корзинка с какими-то склянками и что-то из одежды. Она бросила мне ту тряпицу – это оказалась старая, поеденная молью солдатская шинель.

– Я отправила дочерей найти тебе что-нибудь из обуви, – сказала цыганка и, подобрав юбку, уселась рядом. Она закурила пузатую деревянную трубку. – Сапог не обещаю, ботинки дырявые найдут – и то ладно, но хоть воспаления лёгких не подхватишь. Куришь? – она предложила мне свою трубку, но я отказался.

Затем, не выпуская изо рта мундштук, Лула принялась осматривать мою голову. Недовольно буркнула что-то, взяла из корзины бутыль с мутной жидкостью и плеснула мне прямо на рану. Нестерпимая резь пробрала до подкорки. Стиснув зубы, я промычал что-то невнятное.

– Терпи, – без тени жалости пробухтела она и плеснула ещё.

Я терпел. Совсем не хотелось подхватить сепсис и умереть таким нелепым способом. Тело потихоньку оттаивало, восстановленное кровообращение вернуло чувствительность в ступни и кисти рук, а горячая, хоть и жидкая до безобразия похлёбка, которую принесла одна из девушек, окончательно возвратила меня к жизни.

– Спасибо, – поблагодарил я, вычищая миску чёрствой краюхой. – Мне совсем нечем сейчас заплатить, но я в долгу не останусь.

– Разумеется, долг платежом красен, – проронила Лула, продолжая попыхивать трубкой, – но это потом. Зачем искал меня?

– Как ты догадалась? – спросил я.

– Для чего ещё тебе было шастать по тем окраинам? – усмехнулась цыганка, демонстрируя два золотых зуба.

– Я не уверен, что ты сможешь помочь, но надеяться мне больше не на кого.

– Это всё из-за той девушки, твоей пациентки? – спросила она, и я кивнул. – Я ведь уже говорила, что ничем помочь не смогу.

– Постой, я в тот раз не всё рассказал.

– Я тебя слушаю.

И тогда я в мельчайших подробностях поведал ей всё с самого начала. О Лиз и об её отце, об Аламеде и моих видениях вплоть до того дня, когда у меня получилось проникнуть в таинственное место из снов. Я говорил и со словами вытаскивал наружу все свои страхи, опасения и мою выстраданную любовь, но вместе с тем восхищённо описывал гадалке так поразивший меня заводнённый мир.

Лула была хмура.

– Будь осторожен, доктор, – сказала она. – Как бы твои странствия не завели тебя слишком далеко. Это опасно, и даже попав в тот мир, ты никак не сможешь навредить Аламеде, потому что вы находитесь на разных слоях мироздания… Убить её там у тебя не получится.

– Вряд ли бы я смог сделать это, – признался я цыганке и самому себе, – даже если бы такое было возможно, но, не скрою, подобные мысли уже посещали меня. Теперь я просто хочу, чтобы она оставила Лиз в покое. Ведь должен быть способ изъять осколок чужой души из её тела. Ты, наверняка, знакома с какими-нибудь обрядами… Ведь даже в древности колдуны умели изгонять духов. Пусть Аламеда уйдёт, обретёт покой… я не знаю. Но есть же какой-то способ? Любой. Скажи мне, Лула.

Когда я замолчал, гадалка глубоко и с хрипом вздохнула, задумчиво глядя на потрескивающие угли.

– Любой… – пробормотала она, набрала в рот дым и выпустила его вверх. Цыганка какое-то время так и сидела с закинутой головой, смотря, кажется, на одинокую звезду в круглом отверстии на вершине шатра. Частички золы взвивались, вместе с дымом уносясь к небу, и тоже казались улетающими звёздами.

– На теле Лиз были какие-нибудь ранения после встречи с туземкой? – вдруг спросила Лула.

– Нет, она не пострадала, – поспешил ответить я, – хотя… кажется, её отец что-то говорил о царапине, небольшом уколе в области сердца… Сущий пустяк. Рану тут же обработали, и она вскоре зажила. Возможно, Аламеда и попыталась убить Лиз каким-то колющим оружием, но не смогла и только поцарапала. Небольшой клинок, наконечник стрелы, скорее всего…