Борис и Игнатьич переглянулись и бросились вслед за остальными. В это время над батальоном снова низко пролетел вражеский бомбардировщик и сбросил бомбы. Одна упала где-то в районе складских помещений, а остальные метрах в 200–300 от санбата. Услышав вой пролетавшего самолёта и взрывы, все упали на землю. Поднялись и побежали дальше только тогда, когда услышали гул истребителей, мчавшихся вдогонку за фашистами. Вокруг санбата стоял треск счетверённых пулемётов и лай многочисленных зениток. Никто в батальоне даже не предполагал, что этого противоавиационного оружия вокруг расположения батальона находится так много. Слышалась стрельба и в воздухе, где, очевидно, завязался воздушный бой.

Пробежав те 350–400 шагов, которые отделяли их от бывшего домика, Борис и Игнатьич невольно остановились, поражённые тем, что увидели. На этом месте образовалась огромная, метров шесть-восемь в диаметре и метра три в глубину, воронка, вокруг которой валялись местами разбитые в щепки брёвнышки домика.

Около воронки Скуратов с несколькими санитарами, успевшими добежать раньше, вытаскивали из-под земли и обломков дерева и укладывали рядом тела четырёх человек. Борис с присоединившимся к нему Сангородским подбежали к вытащенным людям и убедились, что они мертвы.

В это время из кустов, находящихся метрах в десяти от места взрыва, выполз ещё один боец, упираясь руками в землю. Он как-то неясно не то стонал, не то плакал. Борис и Лев Давыдович бросились к нему.

Когда они приблизились, обессилевший раненый потерял сознание. Быстро осмотрев пострадавшего, Алёшкин обнаружил, что у того осколками бомбы перебиты оба бедра. Тем временем Сангородский послал одного из санитаров в сортировку, но оттуда уже бежали четверо с носилками.

— Откуда тут взялись эти бойцы? — спросил Алёшкин подошедшего Скуратова.

— Начснабжения решил сегодня с утра строить в этом домике прачечную, попросил разрешения взять для этого несколько человек из команды выздоравливающих. Правда, он собирался это делать позже, так как думал, что в домике ещё находитесь вы. Но, видно, пришёл на рассвете, увидел, что вас нет, и привёл этих бедолаг. По-моему, они и работать-то ещё не начинали. Вон, и кирпич, что вчера привезли, и котёл, и инструмент, что они с собой принесли, — всё там, у канавы.

— А сколько их было, всех ли людей нашли? Может быть, в кустах ещё кто-нибудь есть? Где сам-то интендант? — забросал Борис вопросами Скуратова.

Тот только недоумённо развёл руками.

Между тем вокруг тел погибших бойцов и около воронки собралось уже человек двадцать, кроме санитаров, появились и медсёстры. Оглянувшись на эту толпу, Алёшкин приказал:

— А ну, товарищи, быстро рассыпьтесь по кустам и осмотрите их. Может быть, ещё кого-нибудь найдёте.

Все бросились выполнять эту команду, а Борис как-то нечаянно бросил взгляд направо — туда, где стоял барак, построенный из тонких брёвнышек. В то время, когда в этом месте ещё дислоцировался первый эшелон медсанбата, в бараке жили медсёстры, обслуживавшие операционно-перевязочный блок. После того, как сюда переехал санбат, все сёстры переселились в большой барак, сделанный тоже из брёвен, в центре расположения батальона, а этот стали использовать как сушилку. Врачам, медсёстрам и дружинницам постоянно требовалось что-нибудь постирать, а сушить мелкие предметы женского туалета в расположении батальона под открытым небом было и неудобно (ведь кругом мужчины), и опасно. Ещё со времён комиссара Барабешкина, строго наказывавшего за каждый белый лоскуток и даже бумажку рядом с палатками, все привыкли к тому, что этого делать нельзя. Считалось, что постиранное бельё демаскирует батальон с воздуха.

Правда, до сих пор прицельной бомбёжке батальон не подвергался. На Карельском перешейке самолётов у противника почти не было, под Ленинградом всё внимание его авиации сосредотачивалось на самом городе, а здесь, на Волховском фронте, фашисты бомбили в основном железнодорожные станции, дороги и тыловые армейские склады и подразделения. Только однажды специальной бомбардировке подвергался посёлок Александровка, но батальон оттуда успел уже выехать.

Итак, почти весь женский персонал продолжал стирку и сушку своего белья в жилых помещениях, а в данном случае вот в этом бараке, стоявшем на окраине территории батальона. Взглянув на него, Борис увидел, что барак целиком разрушен. От домика он находился метрах в двадцати, и взрывная волна фугаски (наверно, стокилограммовки) три стены барака полностью разбила, а свалившаяся на эту бесформенную кучу брёвен и досок крыша по форме напоминала шалаш. На одной из уцелевших стен Борис заметил белевшие предметы женского белья.

Пока он раздумывал, одна из сестёр вдруг громко воскликнула:

— Ой, девочки, а ведь сюда сегодня рано утром за бельём Катя Шуйская ушла! Где она? Не видели?

Услышав этот крик, Алёшкин, стоявший рядом с ним Лев Давыдович и два санитара бросились к разрушенному бараку. Не успели они сделать и пяти шагов, как с противоположной стороны поляны раздался крик одного из санитаров:

— Товарищ командир, здесь в канаве товарищ начхоз лежит. Он, кажется, убит.

Борис приказал Сангородскому:

— Бегите туда, посмотрите, что сделать нужно, да прикажите своим санитарам тела убитых и раненого отнести в сортировку. А я посмотрю, что здесь в бараке делается.

Через несколько минут он и сопровождавшие его санитары уже осматривали внутренность полуразрушенного барака. Как мы говорили, три стены взрывной волной были свалены, другая его часть откинута на несколько метров в сторону. Крыша упала одним концом на землю, другим упиралась в уцелевшую стену, образовав своего рода шалаш. Когда Борис заглянул в него, он заметил в самом углу небольшую, как ему показалось, кучку одежды, но затем разглядел вытянутую ногу в сапоге и понял, что это скорчившийся человек. Судя по всему, это и была Шуйская.

Забравшийся в шалаш санитар Колесов нагнулся к лежавшей неподвижно женщине и, взяв её на руки, как ребёнка, выбрался с ней наружу.

— Несите её в батальон, — приказал Борис, обгоняя Колесова.

Ближайшим помещением на их пути оказался новый домик комбата. Видя, что Колесову тяжело (пришлось пройти шагов триста), Алёшкин скомандовал:

— Заносите её сюда, положите на постель, а сами бегите за вторым санитаром и носилками.

Шуйскую уложили на топчан комбата. Колесов убежал, а Борис повернулся к растерянному Игнатьичу:

— Бегите скорее к Зинаиде Николаевне, скажите ей, что медсестра Шуйская, кажется, контужена. Крови нет, наверно, и ран нет. Пусть она сюда придёт, осмотрит пострадавшую.

Игнатьич побежал выполнять приказание командира, а тот тем временем расстегнул пояс, стягивавший гимнастёрку женщины, расстегнул ворот, снял с неё сапоги. Пострадавшая не шевелилась, лицо её было бледным, глаза закрыты. Бегло пощупав ей руки и ноги, Борис убедился, что переломов нет. Проверил пульс: хотя он был очень слабым и частым,