Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он ходил по квартире, любовался картинами, проводил ладонью по мебели, поправлял статуэтки, которые собирала жена, – ничего дорогого, так, ширпотреб, брала то, что понравится. А нравились ей пастушки со свирельками, дамочки в кринолинах, собачки с бантиками на шее, вазочки с фарфоровыми цветами. Пошловато, но мило. Да и что поделать, у жены свои пристрастия.
В холодильнике в вакуумной упаковке лежали сыр и сухая колбаса, а в морозилке, в подписанных контейнерах, полный набор приготовленного женой – котлеты из индюшатины, тушеное мясо, борщ и рассольник, сырники и блинчики с мясом. В общем, вынимай – и в микроволновку. Но он выпил кофе и бухнулся на диван. Есть хотелось, а разогревать и сервировать себе нет. Можно было бы заказать доставку, но и это было лениво.
Улегшись поудобнее, он набрал номер жены.
Люба голову не морочила, никаких там охов и ахов, никаких жалоб, разочарований или восторгов. Отчиталась быстро и коротко: все нормально, врачи внимательные, процедур море, питание супер, конечно, хватает. «А номер так просто роскошный! Даже слишком роскошный, ты меня знаешь».
– Соскучился? – Люба искренне удивилась. – Да ладно, Илюш! Хватит придумывать! Вернуться пораньше? – встревожилась она. – Что-то случилось? Кто-то заболел, ты, Маша, внуки? Нет? Илья, скажи мне правду! Сейчас позвоню Маше! Честное слово? Ну хорошо, – с сомнением протянула жена и снова спросила: – Тогда зачем, не поняла? А, просто так… – Люба засмеялась. – Ну нет, просто так не получится. У меня курс, и мне его надо закончить. Иначе все не имеет смысла, пойми!
Соскучился ли он? Да нет вроде… Он и сам не понимал. Он никогда не скучал по жене, просто… Просто ему ее не хватало. И еще – он был для нее на первом месте. Сначала она спросила о нем, а уже потом о дочери и внуках. Хотя вряд ли она любила его больше, чем их. Матерью Люба была замечательной.
Она вернулась через неделю – поправившаяся, отдохнувшая, с гладким, помолодевшим лицом.
– Довольна? – спросил Илья.
– А ты? – вдруг спросила жена.
Он растерялся.
А терялся он редко, что говорить.
Почему он женился на Любе? Обычная девочка, хотя милая, скромная. Но ничего примечательного. Обычно его девицы были куда интереснее – яркие, броские, с наглецой, ему нравились такие оторвы. А тут Люба, белый одуванчик, глаза долу. Молчаливая, ни одного лишнего слова.
Когда он впервые ее обнял, она дернулась и отскочила. Вот дурочка! А когда попытался поцеловать – вырвалась и убежала. Таких у него еще не было. Скромная или прикидывается?
«Ну ладно, переживем и посмотрим», – подумал он. В конце концов, ему было кого обнимать. Потом, конечно, и обнимались, и целовались. Но близость случилась только после свадьбы. Ему и самому было смешно. Неловко кому-то сказать! А ведь московская девчонка, не деревенская. И такая чудачка.
В первую брачную ночь его постигли разочарование и жалость. Странной была его молодая жена, чудной. Лицо отворачивала, губы сжимала, глаза не открыла. Короче, зажим по полной программе. А он уже давно был мужиком опытным, с подходцем, знал все секреты, умел разогреть женщину. Даже стало обидно, ей-богу! Ну ладно, что есть, то есть, дело сделано. Теперь надо жить и привыкать к этой чудачке. Потому, что эта тихая, смущенная молодая женщина – его жена. Чудеса! А может, он все-таки поторопился? Но был шанс, что она проснется, пробудится, почувствует. Если он захочет, если он постарается.
Но он не хотел. Вернее – так и не захотел.
Родители, особенно мама, приняли Любу прекрасно. Так и сказала:
– Не ожидала от тебя, Илюшка, такого умного поступка! Любаша – жена! Как я боялась, что ты приведешь одну из этих твоих…
Отец молчал, недоумевал: после таких девиц – и Люба? Хорошая девушка, кто бы спорил. Милая, скромная, воспитанная, интеллигентная, и все-таки странно.
Но ничего не комментировал.
Да и не до молодых родителям было, уже тогда начались проблемы со старшим сыном, Сашей.
Его всегда ставили в пример – и умница, и скромняга, и трудяга, не то что Илья. Сашка и вправду подавал большие надежды. Серебряная медаль, поступление в Бауманку. А потом началось: он влюбился. Первая любовь, первая женщина. В общем, башку снесло напрочь. Уж как опытный младший ни подтрунивал над братом, как ни подкалывал, как ни ехидничал, ничего не помогало.
Сашка был из тех чудаков, кто мог полюбить раз и навсегда. И еще он искренне считал, что такой, как Маришка, его возлюбленная, больше нет на всем белом свете.
А девица была не просто обычной. Она была примитивной и штампованной, ничего собой не представляла ни внешне, лицом и фигурой, ни, главное, – изнутри. Пустая девица, высушенная тыква.
Сашка этого не видел. Ему казалось, что его Марина и внешне, и внутренне – верх совершенства. Короче, дурак. А ушлая Марина быстро все поняла и начала крутить и вертеть братцем от всей души.
Учебу Сашка забросил, сессию завалил. Правда, потом пересдал, пожалели: все знали, как он талантлив.
Дальше, как водится, был скороспелый дурацкий брак, жизнь с дурой-тещей, скандалы Марины с мамашей, отдельные полки в холодильнике, отдельные вилки и кастрюли с супом, вечные взаимные козни, обиды, претензии. В общем, брат попал в ад. А уйти не мог – по-прежнему любил.
Потом родился ребенок, и начались бесконечные дрязги и крики по поводу денег. Выпертый из института Сашка разгружал на вокзалах вагоны, ночами грузил деревянные поддоны с хлебом, от тоски начал быстро спиваться. Но от жены и сына по-прежнему не уходил, пока эта стерва сама его не выгнала.
Сашка, уже алкоголик, вернулся к родителям. Пить продолжал. Страдал по сыну, видеть которого не разрешали по причине маленьких алиментов, страдал и по своей бывшей, погибал на глазах, и смотреть на это было невыносимо. Конечно, его пробовали лечить. Но все бесполезно – он не хотел вылезать из своего состояния, так было легче. А следом заболела мама, онкология – попробуй не заболеть, когда каждый день видишь такое! Состарился и сник отец, из последних сил пытающийся удержать на этом свете жену и сына.
Конечно, Илья помогал: ездил к маме в больницу, а после операции Люба настояла, чтобы они забрали ее к себе. Забрали, и Люба ухаживала за свекровью как только могла. Но мама рвалась домой и все спрашивала, что с Сашей.
А Саша неудержимо катился в пропасть. Вернее, уже стоял там одной ногой,
