– Ты говорила о Даше так спокойно… ты простила ее?

– У меня нет к ней ненависти.

– Ты провела со своей матерью пару месяцев… ты простила ее?

– Да.

– Ты приняла Мишу и привязалась к нему, несмотря ни на что…

– К чему ты клонишь?

Он с болью посмотрел мне в глаза.

– Неужели я один не заслужил твоего прощения? Да, ошибался. Да, был виноват. Но я же не вреда тебе хотел, а совсем наоборот… Так почему только для меня в твоем сердце не осталось даже крохотного места?

Горло сдавило, как клещами. Но я ответила честно:

– Да потому что ты ко мне был ближе них всех. Ты сильнее всех ранил. И мне не с ними, а с тобой идти дальше по жизни. С тобой, а не с ними, делить все – день за днем. А для этого я должна быть в тебе уверена. Должна доверять…

– Ты меня вообще любила?..

Этот вопрос сорвался с его губ не обвинением – скорее горькой обреченностью, он попал мне в сердце разъедающим, выжигающим ядом…

– Как ты можешь?.. – только и сумела выдавить.

– Ты даже не ответила.

Он мотнул головой, отступил. Я почти была уверена: он сейчас выбежит из дома, как тогда, исчезнет, уйдет один зализывать свои раны…

Но он этого не сделал. Лишь механически, как робот, развернулся и направился в гостиную. К сыну…

А я так и осталась стоять все там же. Словно теперь была тут лишней. Застыла, неспособная сдвинуться с места, сказать хоть слово…

Господи, как мы до такого докатились?.. Почему?..

Кто-то взял меня за руку, просительно сжал…

– Мама, тебе плохо?..

Миша стоял рядом, обеспокоенно заглядывая мне в лицо. В другой руке у него был альбом…

– Нет, все хорошо, – улыбнулась я ему, присаживаясь перед мальчиком на колени. – А что это у тебя там? Что ты нарисовал?

Он смело протянул мне свой рисунок.

– Плохая женщина. Она обидела тебя…

Встревоженно нахмурившись, я взяла из его рук альбом, вгляделась в рисунок… и похолодела.

Было ли это только игрой воображения, но в намалеванном детской рукой рисунке мне ясно увиделась мать Валеры. И только теперь я вспомнила – мальчик ведь наверняка видел человека, который выбежал тогда из тоннеля…

– Миша… – я аккуратно взяла его за плечи. – Ты видел эту плохую женщину там, на стройке? Куда мы с тобой ездили…

Он уверенно кивнул.

– Она обидела тебя…

Он немного подумал прежде, чем признаться…

– И меня. Плохая женщина…

– Валера! – тут же выкрикнула я с паникой в голосе.

Он появился на пороге кухни в считанные секунды.

– Что случилось?

Я показала ему рисунок Миши:

– Ты это видел?

– Да.

– И? Разве ты не понял, что это твоя мать? Миша ведь видел ее тогда, у тоннеля!

Муж что-то лихорадочно обдумывал в голове некоторое время, потом произнес:

– Она звонила мне в тот день. Хотела увидеться…

– И ты не сказал?..

– Злата, мне стало совсем не до нее, когда я нашел тебя без сознания!

Я с шумом выдохнула, пытаясь успокоиться…

– Надо заявить в полицию…

– На нее уже есть дело за жестокое обращение с детьми… я позабочусь и о новом обвинении.

Я подняла на него глаза, ощущая, как постепенно расслабляются мышцы. Как впервые за долгое время отступает страх…

– Ладно, – пробормотала, поднимаясь на ноги и чувствуя на себе взгляды двух пар глаз.

– Уходишь? – коротко спросил муж.

Мишины пальцы крепче сжали мою ладонь.

– Да, – обронила коротко. – В гостиную. Мы с Мишей будем читать книжку. А потом…

Валера стоически ждал: внешне спокойный, но глаза выдавали эмоции, бушевавшие внутри него.

– Потом – я не знаю. Пока не знаю.

Некоторое время спустя

– Вот такие дела, – вздохнув, подытожила я, с сожалением отодвигая от себя опустевший бокал, где еще недавно было какао.

Мы с Даней сидели в кафе, в котором теперь традиционно виделись, когда выдавалось свободное время, чтобы обменяться новостями. Я рассказала ему об аресте матери Валеры, которой было предъявлено обвинение в жестоком обращении с детьми и покушении на убийство; она своей вины не отрицала, тем более после того, как в ее доме при обыске было найдено пневматическое оружие, а в тоннеле – ранее незамеченная улика…

В это же самое время моя бывшая подруга была отправлена в психиатрическую клинику. Ее судьба – по-своему несчастная и трагичная – не вызывала у меня ничего, кроме горького сожаления. Нет, я ее не простила. Но и ненавидеть тоже не могла, вспоминая то, какой видела Дашу последний раз…

Все же, что бы ни двигало ей, а она делала для меня не только плохое, но и хорошее. И именно это я хотела удержать в памяти. Прежде всего – ради себя самой. Попросту не желала мучить душу отрицательным эмоциями. Особенно сейчас, когда должна была беречь себя и своего ребенка. И я просто… отпустила все это.

Жизнь понемногу налаживалась. Я водила Мишу к психологу, проводила с ним много времени… Но так и не сделала последнего решительного шага: не вернулась жить к мужу.

В ответ на мой рассказ Даня выдал несколько больничных историй с типично-циничным для хирурга юмором. А потом вдруг пристально посмотрел на меня и спросил:

– Ты простила его? Своего мужа?

Я пожала плечами:

– Не знаю.

Он неодобрительно поцокал языком и, не отпуская моего взгляда, словно желал таким образом просканировать мысли, откинулся на спинку стула и вынес свой вердикт:

– А по-моему, знаешь. Ты его простила. Еще тогда, когда Даша тебе все рассказала. Так почему же так и не сказала ему об этом?

– Меня тогда сильно сбило с толку то письмо о работе в Дубае.

– Но он ведь отказался. И ты сама прекрасно понимаешь, как много это значит для любого человека: пожертвовать своими желаниями и мечтами ради другого. Злата, это ведь только на словах звучит так просто. А на деле очень многие пары расходятся именно потому, что не могут решить, кто должен принести свою жизнь в жертву…

– Ты прав… – пробормотала сквозь ком в горле.

– Так почему тянешь?

– Наверно, хочу его испытать. Хочу убедиться, что он выучил этот урок и больше так не поступит…

– Это покажет только жизнь. Жизнь, которую ты теряешь. Хотя, по сути, ты ведь уже с ними. Просто уезжаешь ночевать в другое место…