Андрея я в этот день практически не видела и даже подумала, что он, как и Ильицкий, уехал. Но позже узнала, что Севастьянов попросил никого из присутствующих не покидать усадьбы – дело странное, запутанное, и ему нужно опросить всех, кто что видел. Заняться этим собирались завтра с утра.

А пока я тихо стояла у окна в холле на втором этаже, слыша отсюда приглушенные голоса полицейских и перешептывания лакеев. Натали в гущу событий не лезла, только попросила меня, чтобы я посидела с нею, пока она не уснет. Разумеется, все разговоры наши в этот вечер были о Лизавете.

– Ты знаешь, Лиди, – напряженно глядя в одну точку, шепотом говорила подруга, – кажется, мне ее совсем не жаль. Грешно, я знаю. За что ее так, как ты думаешь?

Я ответила не сразу, а осторожно и тщательно подбирая слова.

– Она была наследницей огромного состояния. Больше, кажется, не за что.

Натали поняла меня не сразу, но когда поняла – привстала с подушек и посмотрела на меня почти с ужасом.

– Ты хочешь сказать, что это Вася?! Глупости какие!

– Нет, ну что ты! – поспешила успокоить я ее. – Вася ведь был в Пскове в ту ночь, едва ли…

– Даже думать об этом не смей, Лиди! – несколько успокоившись, но все еще запальчиво продолжала подруга. – Знаю, как ты любишь эти свои версии безумные строить, но Васю не трогай! Он единственный, кто у меня остался.

И я принялась заверять ее, что Васю никто ни в чем не подозревает. Я и не лукавила почти. Мысль о его виновности не могла не посетить мою голову – теперь ведь он полноправный наследник состояния. Но Василия Максимовича даже не было здесь в ночь убийства, он уже несколько дней находился в Пскове.

* * *

Натали вскоре уснула, я же и надеяться не могла, что сомкну глаза в ближайшее время. Так что, благо, еще не переодевалась ко сну, я вышла в холл на втором этаже, пустой сейчас, и упрямо ждала, что полицейские найдут хоть что-то полезное.

Примерно через полчаса ожиданий, мимо арки прошел Севастьянов, а за ним следом, договаривая что-то на ходу – Кошкин. Слушали его внимательно, кивали, и я неожиданно порадовалась за своего protégé34: похоже, начальник и правда выделил смышленого урядника среди остальных. Однако Севастьянов вскоре скрылся за одной из дверей, а я негромко окликнула урядника.

– Вы шли бы спать, Лидия Гавриловна, мы долго еще провозимся, – посоветовал он.

Но я не слушала.

– Нашли что-нибудь? – я увлекла его за собою в темный холл – не нужно бы, чтобы другие заметили слишком тесное наше общение.

У меня были опасения, что Кошкин пересмотрел уже условия нашего договора и передумал делиться со мной новостями. Он действительно с некоторой неохотой, но все же ответил:

– В прачечной нашли пару мотков веревки. Такой же точно, которой потерпевшую… в смысле, Елизавету Тихоновну, и задушили.

– Вы уверены, что это именно та веревка?

Тот кивнул не раздумывая:

– Плетение такое же, кроме того нитки немного синим подкрашены. Та самая.

– То есть, убийца был в этой прачечной?

– Не исключено.

И правда – с чего я взяла, что о ночных прогулках Эйвазовой знали только мы с Натали? Кто-то вполне мог увидеть ход за картиной, когда он бывал открыт – случайно или после слежки за Лизаветой – и спуститься за ней, уже имея дурной замысел. Внизу взять веревку и тайком проводить ее до самой избы. Однажды мы с Натали уже проделали это: Лизавета нас заметила далеко не сразу. Кто знает, стала ли она после этого осторожней?

И, потом, ее могли провожать не тайком, а вполне открыто.

– Думаете, что это кто-то из обитателей дома? – спросила после раздумий я.

– Возможно, – снова ушел от ответа Кошкин и нахмурился. Наверное, решил, что и так уже сказал слишком много.

Я же, не замечая его недовольства, прошла еще дальше вглубь холла и села на софу, жестом приглашая его устроиться рядом. Говорить я собиралась долго и обстоятельно:

– В ушах у… потерпевшей не было серег, а на пальцах колец, хотя она их носила, я знаю. Но едва ли это какие-то посторонние разбойники напали с целью ограбления, раз вы говорите, что убийца взял веревку в прачечной, так?

Я подняла глаза на Кошкина, который все еще не решился присесть, и смотрел на меня испытующе.

– Севастьянов как раз склоняется к версии с ограблением, – возразил он. – Редко, знаете ли, что-то хорошее выходит из прогулок молодой дамы по ночному заброшенному лесу. А веревку Елизавета Тихоновна могла сама принести в избу – мало ли для каких целей она ей понадобилась.

Резон в этом был – трудно спорить. Но я все же попыталась:

– Есть еще кое-что… В ночь убийства я видела, как Эйвазова уходила в парк с неким хорошо одетым господином. Я и прежде иногда видела ее по ночам, но она всегда была одна.

Пока говорила, я внимательно наблюдала за реакцией Кошкина. А реакция была бурной:

– И вы молчали о таком? Что она уходила не одна?! – он даже голос повысил от возмущения. – Это же в корне все меняет! Я немедленно разбужу Севастьянова…

– Не надо! – я тоже повысила голос, поднимаясь с софы и пытаясь его удержать. – Если ее убил кто-то из находящихся в доме, то лучше бы, чтоб он не знал пока, что его видели. Пусть официальной версией для всех остается, что целью убийства было банальное ограбление.

Кошкину моя затея явно не пришлась по душе: я уже жалела, что вообще рассказала ему о мужчине.

– Пускай Севастьянов сначала допросит всех, – продолжала увещевать я, – послушаем, кто где находился в ту ночь, что думают о произошедшем. А вы сделаете так, чтобы меня допросили последней – тогда-то я все и расскажу как на духу.

Молодой урядник снова подумал и потом все-таки кивнул:

– Хорошо. И правда, чем меньше людей об этом знает, тем лучше. А вы сами уверены, что тот мужчина вас не видел? – вдруг спросил Кошкин. – А то ведь и вам… небезопасно.

Я невольно дотронулась до шеи, боясь и представить, что чувствовала Лизавета в тот момент, когда на нее напали. Мысль, что меня могли видеть, как-то не приходила мне в голову прежде.

– Вы, Лидия Гавриловна, поосторожней себя ведите, – догадался, кажется, о моих мыслях Кошкин. – Одна не гуляйте и чуть что… в общем, сразу ко мне.

Я поспешно кивнула, не желая продолжать эту тему и думая, что мне надо бы возобновить привычку носить в сумке ножик. У меня был еще один вопрос. Если это не ограбление, то каков тогда может быть мотив?

– Вариантов немного – Елизавета Тихоновна была наследницей мужа, – Кошкин почти слово в слово повторил мои собственные соображения. – Теперь, после ее смерти, наследовать ей, вероятно, будут Эйвазовы – брат и сестра. Наталью Максимовну, разумеется, никто не подозревает, а вот ее брат… но у него вроде как алиби. Он находился в те дни в Пскове, а оттуда часа два езды до усадьбы.