Пока я пыталась понять причину перемены в Андрее, Вася заговорил:

– Андрей Федорович рассказал, что здесь у вас произошло… – он заметно нервничал. – Впрочем, мне уже и Никифор, кучер наш, многое поведал. Как Наташа? У полиции есть хоть какие-то соображения, кто это сделал?

– О полиции я ничего не знаю, – поспешно солгала я, – а с Натали все хорошо, она справляется. С приездом вас, Василий Максимович, – я выдавила из себя улыбку. – Что в Пскове?

Тот тяжело вздохнул, и по вздоху этому можно было понять, что никаких хороших вестей он не привез:

– Отвратительные там дела, – угрюмо ответил Вася. – То есть, сначала все шло неплохо: оказалось, что на этого стряпчего, Синявского, и раньше поступали жалобы, его даже пытались обвинить когда-то в аферах с бумагами, но не смогли доказать. Так что полиция плотно взялась за него, в конторе учинили обыск и нашли какие-то письма сомнительного содержания… – Вася запнулся, – в общем, такие письма, которые ставили бы крест на его репутации…

– Какого именно содержания? – раздраженно переспросила я – терпеть не могу, когда говорят загадками.

– Содомитом был наш Синявский, – мрачно и без обиняков пояснил Андрей, – мне Василий Максимович уже поведал эту душераздирающую историю.

– О… – только и смогла вымолвить я, тут же пожалев, что спросила. Признаться, я не совсем поняла, что это значит, но, кажется, что-то очень-очень неприличное.

– Ну, в общем, да, – продолжил, смутившись, как и я, Вася. – Меня там не было, разумеется, но рассказывали, что с Синявским, когда нашли эти письма, случилась форменная истерика, и он тут же, на глаза у всех выбросился из окна. Разбился насмерть.

Я еще раз пораженно выдохнула, ведь это означало, что ни подтвердить, ни опровергнуть подделку завещания нотариус уже не сможет.

– Но ведь можно еще попытаться выяснить о завещании у дворецкого или лакеев… – предложила все же я.

Но Вася решительно покачал головой.

– Не стану я ничего выяснять – уволю всех троих, и дело с концом. Довольно и того, что я знаю, что завещание было поддельным, а Елизар с лакеями предали отца! Подробности меня не интересуют. – Вася произнес это неожиданно жестко, а после откланялся: – простите, я оставлю вас, мне нужно найти сестру.

И он, неловко поклонившись, направился к дому.

Я смотрела ему вслед и думала о том, что он ничуть не расстроен смертью Лизаветы. Думаю, даже вздохнул с облегчением, когда узнал об этом. Но подозрений в его адрес у меня уже не было, так как сегодня утром Кошкин рассказал мне, что получили телеграмму из Пскова: в ночь, когда убили Лизавету, Василий Максимович находился в гостинице. Это подтвердил коридорный, который являлся одновременно и полицейским осведомителем, так что алиби у Васи неоспоримое.

То, что так повезло с тем осведомителем, вовсе не было чудесным совпадением. Мне вспомнилось отчего-то, как пару лет назад Платон Алексеевич, мой попечитель, водил меня в кафе: я ела пирожное, а он, посмеиваясь, тихонько кивнул мне на швейцара и назвал его полицейским «стукачком», который, видимо, только-только поступил на службу, потому подслушивает разговоры посетителей слишком явно. Тогда же он рассказал, что такие осведомители работают практически в каждом кафе или ресторане и уж точно в каждой мало-мальски приличной гостинице – чаще всего это именно швейцары или коридорные. По словам Платона Алексеевича такая не вполне красивая мера существенно помогала держать преступность – как уголовную, так и политическую – в узде.

А потом я с горечью подумала, что слишком часто вспоминаю в последнее время о своем попечителе. Никогда прежде не думала, что эти глупости, которыми он меня пичкал, окажутся полезными.

– О чем вы думаете? – отвлек меня Андрей, который все это время стоял рядом.

– Лучше б вам не знать, о чем я думаю, – усмехнулась я, – боюсь, ваше мнение обо мне и так уже слишком дурно.

– Как и ваше обо мне, должно быть… – без улыбки сказал Андрей.

Я подняла на него короткий взгляд и тут же его отвела. А потом заговорила через силу:

– Я хотела бы вас попросить, Андрей, об одной услуге… тот наш разговор, когда я сказала вам, что Лизавета Тихоновна и Ильицкий якобы любовники – я прошу вас, не говорите об этом полицейским.

– Вот как? Почему я должен об этом молчать? – он оживился, но удивление его казалось наигранным. Боюсь, Андрей догадывался, отчего я пошла на попятную.

– Потому что это неправда… скорее всего, – смешалась я. – Однако следователями такое заявление может быть истолковано превратно, потому я прошу вас…

– Почему вы считаете, что это неправда? Потому что Ильицкий вам так сказал? – Андрей зло усмехнулся. – Не думал, что вы столь наивны.

Мне захотелось расплакаться, потому что Андрей слово в слово озвучил мои собственные мысли.

– Хорошо, – не выдержала я, заговорив жестче, чтобы не было заметно, как дрожит мой голос, – допустим, между ними действительно что-то было. Допустим. Вы же понимаете, что следователи ухватятся за это и решат, что он убил ее… из ревности, например, или после ссоры.

– А вы можете поручиться, что это не так? – Андрей произнес это пылко и резко – я бы даже сказала, отчаянно, – я знаю его много лет, и то не могу поручиться… Он ведь неуправляемый, никогда не знаешь, что у него на уме! В любом случае наш разговор не имеет смысла, поскольку меня только что допрашивали. Я все им рассказал.

– Что вы им рассказали? – обомлела я.

– Только то, что рассказали мне вы – ни словом больше. И даже случись наш с вами разговор прежде, до допроса, я все равно бы повторил им все слово в слово! Произошло убийство! Как же вы не понимаете, что любая мелочь может им помочь – нельзя о таком умалчивать!..

Недослушав его и сжав виски ладонями, я поскорее оставила Андрея, будучи очень злой на него. Хотя ругать мне следовало прежде всего себя: это ведь я разболтала Андрею об увиденной сцене! Это я домыслила черт знает что! Но действительно ли это лишь безумные домыслы?..

В этот момент я увидела Кошкина на крыльце у главных дверей – может быть, что-то стало уже известно? Тот, заметив меня, и сам пошел навстречу, выглядел он при этом таким рассерженным, что я даже испугалась.

– Идемте, – он грубовато велел мне следовать за ним, – всех уже допросили, одна вы остались.

Кажется, его раздражение не было связано со мной, так что я все же спросила робко:

– Что-то случилось?

Кошкин, как будто борясь с собой, ответил:

– Не обращайте внимания – издержки работы… свидетеля сейчас допрашивали: сначала искали его по всему уезду, а выяснилось, что он на выезде из Масловки в трактире квасил весь день. Так он на допросе Севастьянова едва ли не до истерики довел. Бывают же люди…

Я поняла, о ком он говорит, еще прежде, чем вошла в библиотеку и увидела сидящего в кресле у окна Ильицкого.