Ещё целый час каторжник проторчал у Ольги, дожидаясь возможности покинуть дом. Он понимал, что спасся чудом. Из-за глупого рвения одного дурака едва не погибла целая куча народа. И дело было бы провалено. Убить мало этого Гаврилу! Наконец камердинера отвлекли и подготовили партизану безопасный отход. Ольга проверила и дала знак: можно уходить!

Благополучно выскользнув на улицу, Пётр отправился на Козье болото. От волнения он не очень смотрел по сторонам. Вдруг на углу Большого и Малого Козихинских переулков ему бросились в глаза кареты с зашторенными окнами, под охраной жандарма. Укрытие резидента неподалёку! Не сбавляя шага, партизан свернул в сады и подкрался поближе. Так и есть! Во дворе нужного дома виднелась высокая шапка второго жандарма. Похоже, Егор Ипполитович попался. Что же делать?

Вдруг из двери во двор вылетел, как пушечное ядро, крепкий мужик в азяме, сбил жандарма с ног и бросился в кусты. Он нёсся, не разбирая дороги, прямо на Ахлестышева. Пётр узнал мужика – это был Васька, один из охранников Фигнера. Значит, Александр Самойлович тоже схвачен! Но раздумывать было некогда – за беглецом устремилась погоня.

Москва отличается тем, что дома в ней ставятся необыкновенно просторно. Там, где в Париже приткнут друг к другу три здания, кое-как поместится затрапезное жилище московского обывателя. В нём, кроме самого дома, будут ещё баня, дровник, выгреб, летняя кухня, флигелёк, конюшня, беседка, курятник и сарай для выезда. Кое-где заведут ещё и прудик с карасями… Вокруг обязательно сад, густо поросший плодовыми деревьями. Страшный пожар истребил дома, сгорели и заборы между владениями. А вот сады уцелели. Большие и непроходимые, они сделались укрытием для москвичей. Люди проделали в дебрях запутанные тайные тропы и ходили по ним из Тишинки в Рогожу, почти не показываясь на улицах. В дни погромов пустыри и сады спасли множество народа. Мародёры боялись соваться в эти лабиринты: их резали там без пощады. В Первопрестольной даже появилась новая услуга: предприимчивые люди заучивали паутину тропинок и водили желающих через город за малую мзду.

На такой тропе как раз и стоял Ахлестышев. Подпустив мужика поближе, он высунулся из-за дерева и сказал:

– Васька, беги за мной!

Растерявшийся парень застыл на секунду, но тут сзади грохнул выстрел, и пуля прошла над его головой. Это сразу придало беглецу решительности. Уже не разбираясь, кто его зовёт, он кинулся следом за Ахлестышевым в кусты. Партизаны пролетели большой пустырь, шмыгнули в хитрый малозаметный проход, перебежали улицу и опять углубились в сады. И погоня их потеряла.

Через десять минут каторжник вместе с Васькой спустились в подвал на Бронных. Пётр плеснул водки в чайный стакан и протянул гостю.

– Выпей!

Тот махом опростал его, только зубы звякнули об стекло. Поставил посуду, потупился и выдавил:

– Грех-то какой…

– Рассказывай.

Егор Ипполитович сидел в горнице и сочинял очередную реляцию для ставки. Обладая хорошей памятью, он всегда составлял донесение сначала в уме. Когда приходил курьер, штабс-капитану оставалось лишь записать текст у него на глазах и сразу отправлять человека. Таким образом, при резиденте не оставалось ни черновиков, ни других компрометирующих его бумаг. Все письма от начальства он немедленно сжигал. Эти привычки позволяли штабс-капитану переходить из квартиры в квартиру налегке, без долгих сборов. Да и для агентов безопаснее, если их имена нигде не зафиксированы.

В заднюю дверь стукнули четыре раза, и в горницу вошёл один из фигнеровских телохранителей.

– От Александра Самойловича? – спросил, подымаясь, Ельчанинов. Но мужик поглядел как-то странно, стянул с головы шапку и сказал:

– Простите меня за-ради Бога, ваше благородие…

Удивиться Ельчанинов не успел: в комнату ворвались четыре жандарма. Дюжие ребята схватили офицера за руки и повалили на пол.

– Заходите, господин полковник! – крикнул в сени капрал.

Явился сияющий Полестель.

– Ну-ка, ну-ка, кто тут у нас? Ба! Знакомое лицо! Поручик Ельчанинов из Особенной канцелярии[64], если я не ошибаюсь? Или уже штабс-капитан? Вот встреча! А не вы ли тот офицер, что оставлен в городе для разведок? Мы давно вас разыскиваем.

Егор Ипполитович повернулся к Ваське и сказал в сердцах:

– Что же ты, иуда? Получил свои тридцать сребреников?

По лицу мужика прошла мучительная судорога.

– Не будьте к нему строги, – благодушно одёрнул штабс-капитана француз. – Ваш человек не хотел приводить нас сюда. Мы действительно предлагали ему деньги: целый мешок ассигнаций. Пусть фальшивых, но бедняга-то этого не знал! И он отказался. Тогда мы… как это у вас называется? Подали ему ума через задние ворота. Васька и здесь молчал! Россия же страна рабов, где всех постоянно секут, начиная с детства. И вы привыкаете к боли. Мы уж и не знали, что нам делать с этим упрямцем дальше. Но вспомнили, что он из Андроновки. Приехали туда, вывели его жену с дочкой и принялись вязать на воротах две петли. И сказали вашему герильясу, что его оставим жить, а их повесим. Сейчас же, на глазах, если он не выдаст офицера. Право не знаю, выполнил бы я свою угрозу, если бы этот смерд опять смолчал… Но, как видите, подействовало: мы здесь.

Ельчанинов опять повернулся к мужику.

– Извини, не знал. Конечно, я тебя прощаю.

Тот молча закусил губу. Полестель указал на него капралу и сказал по-французски:

– Вывести на двор и расстрелять.

В ту же секунду штабс-капитан крикнул Ваське “беги!”, а сам бросился на жандармов. Те не ждали нападения и растерялись. Началась свалка. Прибежал с топором голофтеевский кум и успел прикончить капрала прежде, чем его самого зарубили. В суматохе Васька убежал. Избитый и связанный, штабс-капитан сидел на полу. Полестель руководил обыском. С улицы вернулись запыхавшиеся жандармы и доложили, что беглеца поймать не удалось.

– А, чёрт с ним! – махнул рукой граф. – Он своё дело сделал – отдал резидента. Но где, чёрт побери, его бумаги?

Бумаг нигде не было.

– Надо выручать Егора Ипполитовича, – сказа Пётр, выслушав Васькин рассказ.

– Ваше благородие! – взмолился тот. – Пойдёте выручать, возьмите меня с собой!

– Какое я тебе благородие! – в очередной раз осерчал Ахлестышев. – Я беглый каторжник. А взять тебя всё одно не получится.

– Это почему?

– Жандармы твоё лицо запомнили. Дождись темноты и уходи из города. Семейство с собой захвати.

– Всё равно, – упрямо сказал мужик, – найдите мне какое применение! Самое опасное штоб! Я господина штабс-капитана предал, а он в моё положение вошёл! Полковник ихний, как я теперь соображаю, велел меня кончить. По-хранцузски. Я-то не понял, а их благородие понял. И драться за меня, за иуду, бросился! Беги, говорит, а сам в свалку. За меня, который к нему жандармов привёл… Ах я, назём![65]Негодь, холщёвая душа! Я этого так не оставлю. Семейство вот токмо спрячу и вернусь. Без меня не выручайте, дайте долг вернуть!