— Что вы здесь делаете, господин полковник?

Остер вгляделся в его лицо. Кажется, шофер советника. Эккерт говорил, что он работает на Мюллера. Встреча не очень приятная.

— Я решил еще раз осмотреть дом…

— Насколько мне известно, это не ваш дом. — Человек подвинулся ближе, заговорил громче: — Мне не очень понятно ваше посещение, господин Остер. Время позднее. Я вынужден буду немедленно доложить о вашем присутствии здесь.

— Кому? — поинтересовался Остер. — Господину Мюллеру?

— Пусть вам на этот вопрос ответят на Александерплатц. А потом, с каких это пор чины абвера осматривают дома, где производят аресты гестапо?

Остер вспыхнул:

— Не слишком ли вы себе позволяете?

— Простите, полковник, я вынужден доложить о вашем приходе. Прошу оставаться на месте.

Шофер вышел, и Остер слышал, как он в прихожей накручивал ручку телефона. Потом он сказал несколько фраз, выслушал ответ и медленно вернулся в спальню. Широко осклабившись, он сообщил:

— Унтершарфюрер Зауэр приказал вам передать, что он кланяется господину адмиралу и советует вам перед сном принять пару рюмок коньяка. Кроме этого, он велел вам сообщить, что задерживать вас не желает. Спокойной ночи, господин полковник, и в следующий раз, если вам вздумается в такое же время посетить чей-либо дом, следует об этом предупреждать хозяев.

Остер недоуменно поднял плечи.

— Хозяев? А кто они?

Шофер шутовски откланялся.

— Хозяин перед вами!

Остер саркастически усмехнулся.

— Это плата за господина советника, не так ли? Вы далеко пойдете, господин… как вас?

— Крейчке… Крейчке, господин полковник.

— Вот именно. А ведь вы еще так молоды!

— Да. Я еще успею принести немало пользы делу великого фюрера.

— Не сомневаюсь. Итак, спокойной ночи, господин… опять забыл вашу фамилию. Впрочем, это не имеет значения. У меня всегда была плохая память на незначительные факты и лица.

— Благодарю вас…

Остер вышел на улицу и медленно пошел к дому. Когда он позвонил у ворот своего особняка, часы на стене новой рейхсканцелярии отбили четыре удара. Наступил новый день.

2

Утром за Паулем пришла машина. Сумрачный эсэсман немногословно сообщил ему о том, что его ждет Зауэр. Словно конвоируя, он пошел сзади Пауля и стоял за его спиной до тех пор, пока тот не уселся на сиденье рядом с шофером. Когда за «оппелем» медленно затворились железные ворота коричневого дома на Александерплатц, сопровождающий пошел впереди, осторожно обходя лужицы, собравшиеся за ночь на сером асфальте двора штаб-квартиры гестапо. Здесь все было деловито и спокойно. Сновали гестаповцы в черных мундирах с красными, желтыми, серыми папками в руках, у стойки в зале первого этажа несколько старших эсэсовцев пили коктейли. Здесь же, в кинозале, просматривали последнюю кинохронику с очередным выступлением обожаемого фюрера. Эсэсмедхен в коротеньких черных юбочках торопились куда-то с блестящими подносами. В коридорах часто встречались высшие эсэсовские чины, и тогда вся черномундирная братия замирала у стен, выжидая, пока мимо медленно прошествует начальство.

Сопровождающий не сказал больше ни слова Паулю. Он просто распахнул дверь кабинета Зауэра и втолкнул его туда. Зауэр сидел за столом, листал бумаги в папке, и на его скуластом лице бродила кривая двусмысленная усмешка.

— Садись, Крейчке… — Он скошенными глазами указал на стул перед своим столом.

Пауль попытался придвинуть стул поближе к столу, но он оказался привинченным к полу. Зауэр коротко хмыкнул:

— Наши клиенты иногда делают попытку швырять в следователей стульями… А голова у человека одна, не так ли, Крейчке? Ну так что, будешь рассказывать?

— О чем? — спросил Пауль.

— О том, как ты работал на английского шпиона Эккерта.

— Что вы говорите, господин унтершарфюрер? Я не работал на Эккерта, я помогал вам…

Зауэр зашевелился в кресле.

— Вот что, малыш, я не люблю тех, кто не понимает меня. Или ты расскажешь мне все по порядку, или я пущу тебя дальше по инстанциям. Ты не был у нас в манеже? Нет? Так вот, малыш, там человеку ломают косточки… Вот так, понимаешь, берут и ломают. А еще твою собственную мочу льют в ноздри… Не пробовал? Это жуткое дело, малыш… Даже коммунисты, а они покрепче всех, кто тут нас посещает с визитами, и то не выдерживают двух-трех часов в манеже. Так что лучше говори! А чтобы ты не подумал, что старина Зауэр решил тебя просто подпугнуть, прочти эту бумагу. Это выписка из допроса твоего шефа.

Пауль взял лист бумаги.

«Крейчке помогал мне в осуществлении связи, — прочел он, — он встречался с нужными мне людьми и охранял усадьбу. Суммы, получаемые из Лондона мне в оплату, я клал в разные банки под кодированными шифрами. С января прошлого года Лондон увеличил оплату Крейчке до трехсот фунтов в месяц. Я не сообщил об этом Крейчке и продолжал выплаты по старой таксе!..»

Зауэр выхватил лист у него из рук.

— Ты все понял, малыш? Глянь, ты ведь узнаешь почерк своего шефа? Узнаешь? Так чего же ты молчишь?

Пауль покачал головой.

— Старик сошел с ума. Он такое наговорил! Да не было ничего такого… Какая связь, какие деньги? Он такой же шпион, как и я. Вы же сами дали мне эту рацию…

Зауэр встал.

— Малыш, ты плохо шутишь. Ты работал у английского шпиона, а теперь хочешь обвинить в чем-то службу СС? У тебя задатки крепкие. Ну что ж, придется тебе узнать кое-что из наших производственных возможностей. Эй, Гельмут, возьми парня к себе на часок! Если у него появится желание говорить, кликни меня…

Вошел давешний знакомый, только уже в одном мундире. Рукава его были закатаны. Он подтолкнул Пауля в спину.

— Идем!

Они пересекли коридор и вошли в большую квадратную комнату. Здесь плавали тучи табачного дыма, и на скамейке у стены сидели трое молодчиков в нижних рубашках. Они переговаривались и курили. Когда Пауль и Гельмут вошли, один из них с любопытством оглядел Пауля.

— Ничего парнишка… Крепкий… Что за категория, шеф?

Гельмут глянул в записку, которую он взял со стола у Зауэра.

— Третье «Б»…

— Ладно… — Молодчик поднялся, подошел к Паулю, сунул ему в лицо дымящуюся сигарету. — Он все скажет, как надо, шеф… Парень боится боли. Вон как расширились зрачки… Он уже дрожит, шеф. У него, конечно, есть девчонка, и ему неохота, чтобы вместо таких приличных мужественных губ она целовала лохмотья… Не так ли, парень? Ты будешь говорить?

— Я ничего не знаю…

Гельмут сел за стол, придвинул бумагу.

— Вопрос первый: сколько тебе платил Эккерт за работу на англичан? Считаю до трех… Раз… два…

Громилы встали и с трех сторон окружили Пауля.

— Три!

Первым ударил давешний «философ». Ударил в лицо.