19 июля Государь в последний раз телеграфировал Вильгельму: “Я получил твою телеграмму. Понимаю, что ты должен был мобилизовать свои войска, но желаю иметь с твоей стороны такие же гарантии, какие я дал тебе, то есть что эти военные приготовления не означают войны и что мы будем продолжать переговоры ради благополучия наших государств и всеобщего мира, дорогого для всех нас. Наша долгоиспытанная дружба должна, с Божией помощью, предотвратить кровопролитие. С нетерпением и надеждой жду твоего ответа”. В тот же день германский посол граф Пурталес получил телеграмму от статс-секретаря Ягова, в которой сообщалось, что, так как Россия не выполнила пожеланий Германии об отмене мобилизации, император от имени империи считает себя в состоянии войны с Россией. В 7 часов вечера Пурталес вручил эту ноту Сазонову».

У Тальберга всё разложено по полочкам. Принуждение России принять меры против агрессивных действий Австрии, затем поощрение к мобилизации, ну и в завершение – объявление о том, что мобилизация является поводом к войне.

Ну и вывод Тальберга:

«Государь отдавал себе отчёт в чрезвычайной трудности вооруженной борьбы с Германией, имевшей отличную армию и давно готовившейся к войне. В России не закончен был план перевооружения. Это учитывалось, конечно, Германией, которой выгодно было начать войну именно до завершения такового».

А ведь Гитлер тоже торопился напасть на СССР до завершения переоснащения Красной армии, но конец известен. Тот же конец был бы и в 1918 году, если бы, по словам государя, не «измена, трусость и обман».

Русский народ – милосердный народ, русский народ готов был идти на смерть ради тех же болгар, которые, принимая жертвы, отвечали предательством.

Ну а желание России помочь братьям-славянам в июле 1914 года вмиг переменило настроение, изменило людей, их поведение, их взгляды, их разговоры, интонации голосов. Даже дети стали вникать в происходящее. Матильда рассказала о реакции Вовы:

«На моего сына, находившегося в театре, этот спектакль оставил на всю жизнь глубоко неизгладимое впечатление. Ему тогда было двенадцать лет, он был ребенком, политика была для него чем-то чуждым, уделом взрослых, хотя он с ранних лет любил все военное и отлично знал родную историю. В этот день он впервые почувствовал, что значит Россия, что означает: Отечество в опасности. Когда Государь вошёл в театр, чтобы занять место в первом ряду, офицерство и все присутствующие устроили ему неописуемую овацию. Вся зала запела гимн, пели гимн с редким подъёмом и воодушевлением и молитвенным благоговением. Его повторяли несколько раз. Каждый раз пение гимна покрывалось несмолкаемыми криками “ура”. Единение Царя и народа не было в те минуты пустыми словами, а было реальностью, а выражение глаз Государя отражало сознание им тяжкой ответственности за судьбы России, ложившейся в этот день на его плечи.

За опушенным занавесом мы, артисты, ничего не видели и лишь могли смутно догадываться о том, что происходило в зале.

На следующий день мы все узнали, что уже началась подготовительная мобилизация, потом была объявлена полная мобилизация, а через два дня объявлена была война…»

Удивительно… многие пасквилянты, очерняя Кшесинскую, заодно нападают и на государя, и на самодержавную власть, которая им якобы надоела, и пишут о ненависти к монарху. Но документально подтверждено и не раз, что в самом начале войны был необыкновенный всенародный подъём. Дружили или не дружили до того с Германией, но генетически каждый русский видел в немцах врагов своих, поскольку памятны были минувшие войны, жестокие набеги псов рыцарей, Семилетняя война, участие немцев в нашествии Наполеона. Причём участие в нашествии наполеоновской банды после того, как русские солдаты мужественно, неся лишения и невзгоды, воевали с французами за Пруссию с декабря 1806 по июнь 1807 года.

Этот факт мне хотелось бы привести, поместив в книгу полностью, без изъятий, цитату из мемуаров Матильды Кшесинской. Он говорит о многом, очень многом, ибо человек с такой верой не может подвергаться необдуманным и пошлым наветам. Знаменитая балерина писала о первых событиях войны, которые отразились на ней лично и на её друзьях и почитателях её таланта.

«В военном мире у меня было много друзей и знакомых, но ближе и лучше всего я знала офицеров лейб-гвардии Уланского полка, шефом которого была Императрица Александра Федоровна и который стоял гарнизоном в Петергофе, сравнительно недалеко от Стрельны. Уланы часто, в особенности летом, бывали у меня, почти что каждое воскресенье. Уланский полк должен был одним из первых быть отправлен на фронт, и все офицеры, которых я знала, приехали ко мне в Стрельну прощаться. Невольно каждый из них думал про себя, увидимся ли мы еще когда-нибудь или нет.

Я их всех благословила своим маленьким образом с изображением чудотворной иконы Ченстоховской Божьей Матери, который достался мне по наследству от отца. Это был его любимый образ, он никогда его не покидал, в путешествии он всегда его брал с собою и глубоко верил в его чудотворную силу. Этот образок я взяла после смерти отца к себе, так как я была его любимицей. Чтобы сохранить и сберечь его, я заказала у Фаберже серебряный складень, и с тех пор он всегда неразлучно со мною. Он меня и Вову спас во время революции, уберег в Кисловодске и спас от верной смерти от рук большевиков. Я благословила этим образком всех моих улан и глубоко и искренне верила, что благословение моим образком их сохранит. Но один из молодых улан, Гурский, не успел ко мне заехать. Мы простились с ним по телефону, и я не смогла его лично благословить моим образом. Он был убит одним из первых, в самом начале войны, 6 августа, под Каушеном, и, когда я узнала, что гроб с его телом привезли в Петербург, я поехала на Варшавский вокзал, где с трудом отыскала на дальних путях товарный вагон, в котором было несколько гробов с телами погибших, как и он, в этом первом бою. Когда я стояла перед его гробом, я видела его перед собою весёлым, жизнерадостным, каким он всегда бывал у меня в Стрельне, – я была одна и горько, горько плакала над этой бедной жертвой ужасной войны. Никто меня не видел и не мешал плакать».

Не будем много говорить об этом эпизоде. Думаю, каждый, прочитав строки из мемуаров Матильды Феликсовны, ответит на вопрос, кто была она, звезда русского балета.

Вскоре Матильда проводила на фронт великого князя Дмитрия Павловича, который просил благословить его. Не кажутся ли странными вот эти благословения? Не к священникам обращались, а к ней – балерине. Проще, конечно, всё высмеять, пустить скабрезные шуточки. Но подумайте, речь-то идёт об очень серьёзном. Люди отправлялись не на шутовской балаган – люди отправлялись на фронт. Помнится, Денис Васильевич Давыдов в мемуарах своих вспоминал о первом своём опыте стычек с врагом на полях Восточной Пруссии в начале 1807 года. Он ребячился, шалил под огнём, и бывалый казачий урядник, участник ещё Суворовских походов, урезонил его, заявив, что ругаться на войне грех: «Бог убьёт!!!» Так что и великому князю Дмитрию Павловичу совсем не до шуток было.

Матильда вспоминала, «какой это был грустный и тяжелый момент, когда он стал на колени передо мною, и я его благословляла – в такой момент не знаешь, увидишь ли еще когда-нибудь или нет…»