Да и сам Светлейший иногда не мог удержаться от смеха, глядя на свое «иерусалимское воинство». Но он не отступался, продолжал свою затею. В памяти жила и по сей день вдохновившая его когда-то картина: Цейтлин, насаживающий на пику покусившегося на его жизнь врага…

– Смейтесь, смейтесь, – говорил Потёмкин, – попомните мои слова: из этих жидяков выйдут лихие рубаки… Когда будут за свою землю рубиться. Дайте им только время… Народы завоевывают свою свободу на поле боя!

И в этом Светлейший оказался прав. Как в воду глядел.

Пройдет сто пятьдесят с небольшим лет, и фразу эту – «народы обретают свободу на поле боя» – повторят создатели Цва хагана́ ле-исраэ́ль. Или сокращенно ЦАХАЛ. Армия Обороны Израиля. Одной из лучших армий мира…

– Действительно, не переживай ты так, Цейтлин! – сказала княгиня Дашкова с чувством. – Нам всем тут перепало от колбасника.

В знак расположения к потерпевшему она даже перешла на «ты». Да и выпито было уже немало…

– И грекам, и славянам. Мы, оказывается, унтерменши. А германцы у нас – раса повелителей! «Ни хера себе, сказал я себе», как говаривал муж мой покойный. А то, что славяне немцам жопу дерут с завидной регулярностью во всех побоищах: от Ледового до Грюнвальдского – это что, не в счет?

Водка и рыжики сделали свое дело. Княгиня потихоньку переходила на ненормативную лексику, которой, кстати, владела в совершенстве. И как филолог. И как русская столбовая дворянка в двадцатом поколении.

– И всё ж таки, что этот фон Ротт так на евреев вызверился? Ведь не из-за религии же?

– Но почему бы и нет? У многих христианских народов весьма понижена толерантность к иноверцам! – со значением произнес Кобенцль.

– Барончик этот не произвел на меня впечатление человека верующего вообще во что-либо. Кроме своей Великой Германии… Кстати, говоря о Великой Германии, – и тут Дашкова в упор посмотрела на австрийского посланника, – граф, а как у вас в великой империи обстоят дела с еврейским вопросом? Императрица Мария-Терезия, покойница, похоже, их на дух не переносила. Слухи ходили, что она с главным финансистом своим через ширмы разговаривала. Это правда?

Всё связанное с великой покойницей Марией-Терезией граф Кобенцль воспринимал очень трепетно и близко к сердцу. Ибо императрица-мать почему-то питала к графу глубокую привязанность, невзирая на его непривлекательную внешность и заурядную внутренность, привязанность, которая весьма способствовала его блестящей карьере при Габсбургском дворе.

– Великая императрица Мария-Терезия чрезвычайно опасалась болезней заразных, – дипломатично отвечал граф, – и посему старалась лимитировать личные контакты… А касательно еврейского вопроса – вот уже десять лет, как, увы, преждевременно почившим императором Иосифом был издан «Эдикт о терпимости». Эдикт сей, который зовется также «Толеранцпатент», позволяет евреям нашей великой империи заниматься ремеслами, земледелием и даже иметь мануфактуры разные, а также нанимать на работу работников-христиан.

– Да, да! – живо отреагировал де Линь, – я очень хорошо знаком с сутью Толеранцпатента. Даже имел честь обсуждать некоторые его положения с покойным императором. Интересная инициатива, безусловно. Но нацелена-то она, по своей сути, на ассимиляцию, не так ли?

– Цель эдикта, – напыжился Кобенцль, – сделать всех субъектов империи «полезными для государства», включая евреев. Втянуть евреев империи во все аспекты жизни империи. Например, несение воинской повинности.

– Ну, а обязательное присвоение германоязычных имен и фамилий? А обязательное преподавание на немецком языке… Это ведь явно толчок к ассимиляции. Причем хорошо продуманный…

– И это тоже предпринято для того, чтобы сделать их истинными гражданами империи. Эдикт дал возможность детям евреев без ограничений посещать общеобразовательные школы и университеты, где профессора, естественно, преподают на немецком… Наша империя велика. В ней проживают многие народы. Необходим язык, объединяющий их. Ну, не на «мадьярском» же наречии нам объясняться, право…

– У меня вопрос слегка деликатного свойства, граф… – многозначительно ухмыльнулся де Линь, – а как вы объясняете то, что не окончившие начальную школу с преподаванием на немецком языке лишены права жениться до 25 лет?

– Это рациональная необходимость, – возразил Кобенцль, – ну, разве может молодой человек, не владеющий в совершенстве языком империи, быть полноценным субъектом империи? К тому же способным создать здоровую настоящую семью?

– То есть «германоязычность», по-вашему, есть эталон полноценности? – опять вступила в разговор Дашкова, – что-то похожее мы вроде уже слышали сегодня…

– Вы передергиваете, княгиня… Я этого не говорил. Просто эдикт отменил многие их еврейские средневековые пережитки. Кагальное самоуправление, например. Империя не потерпит более еврейские общины, существующие по принципу «государства в государстве». Закон един для всех ее субъектов. В дела же их синагогальные империя, кстати, не вмешивается вообще! Старосты общинные у них есть, вот пусть они этим и занимаются! Хочу лишь подчеркнуть, княгиня фрау Дашкова, что те же проблемы стоят и перед вашей империей, но мы, заметьте, первыми в Европе пытаемся сделать евреев полезными членами общества…

– А вы мнением самих-то евреев поинтересовались?

– Если евреи чем-то недовольны, никто их насильно не держит… Великая Австро-Венгерская империя прекрасно обойдется и без них… Могут убираться куда угодно! – желчно изрек граф Кобенцль.

– Это куда же, например? – не отставал де Линь, вошедший во вкус дискуссии.

– А это уже их дело… Хоть к себе в Палестину, или откуда они там пришли…

Потёмкин снова легонько подтолкнул Цейтлина локтем, мол, что я тебе говорил! И включился в разговор. Слишком уж был велик соблазн подразнить напыщенного австрияка.

– Но ведь Палестина под османами, граф, вряд ли турки будут в восторге от такой перспективы…

– Ну, не знаю! – в совершеннейшем уже раздражении вскричал Кобенцль, – в американские колонии пусть едут… там ведь нынче всякий сброд со всей Европы собирается…

– Это давно уже не колонии, а Соединенные Североамериканские Штаты, – огрызнулась Дашкова.

– Я испытываю глубочайшее уважение к вашим воззрениям, княгиня, но эти территории по-прежнему, по закону, остаются Британскими колониями!

– Для Австро-Венгерской империи или для вас лично, граф?

Кобенцль яростно стал сморкаться в кружевной платок, давая понять, что продолжать этот разговор он более не намерен…

– А что, неплохая мысль: взять, да и отправить всех европейских евреев в Америку! – расхохотался Светлейший от души, – вот вам наипростейшее решение еврейского вопроса… А ты что на этот счет думаешь, надворный советник? Как тебе Америка глядится в качестве постоянного места жительства?

Но Цейтлин, не расположенный шутить на столь болезненную для него тему, лишь молча пожал плечами…