Иногда мы неверно вычисляли время отключения электричества и оказывались в помещении «Икхвани Сафаа» в полной темноте. Как-то вечером мы в лунном свете сидели на крыше клуба с музыкантами и певцами и беседовали о джиннах. Тарик переводил. Один мужчина сказал:

– На Занзибаре многие верят в джинна по имени Мугувачума – он бродит по улицам по ночам. Его шаги можно услышать, потому что одна нога у него железная.

Другой музыкант рассказал историю о колдовстве джиннов:

– В Коране говорится, что джинны появились в Ираке, где жили два ангела – Харут и Марут. Они сказали людям: «Мы будем обучать вас этому делу, хотя оно и нехорошее. Если хотите попасть в ад или разрушить свой брак, занимайтесь колдовством. Хотите вести нормальную жизнь – держитесь от него подальше».

Я спросила, почему ангелы взялись обучать такой нехорошей магии, и он ответил:

– Всегда есть противоположности: свет и тьма, добро и зло, жизнь и смерть. Человек – самое могущественное существо на Земле, потому что он умеет думать. Однако мы можем также быть злыми. У нас есть выбор между положительным и отрицательным, но мы всегда должны думать правильно и делать добро.

По пути домой Тарик рассказал мне о женщинах кибуки, которые играют на музыкальных инструментах, танцуют и впадают в транс. Обычно мужчины на их сборища не допускаются, исключением являются лишь гомосексуалисты, которые хотят присоединиться к танцам.

Кибуки нанимают, чтобы они прогнали из дома злых духов, но эти женщины проводят и собственные церемонии, как правило, под предводительством сморщенных старух. Участницы таких собраний в огромных количествах пьют алкоголь и крепкое снадобье из мускатного ореха, но, по слухам, у них никогда не бывает похмелья. Я спросила, почему им можно пить, ведь они мусульманки, и Тарик ответил:

– Духи не исповедуют ислам.

На очередном уроке суахили мы с Фаруком обсуждали Мугувачуму, джиннов и кибуки. Вот что рассказал Фарук:

– Раньше мне все время слышались какие-то странные звуки, и однажды я уснул у двери, чтобы убедиться, что то был Мугувачума. На следующий день я пошел к шейху и попросил у него защиты. Хотя этот джинн никогда никому не причинил вреда, мне не хотелось, чтобы джинны и духи болтались около моего дома. Шейх дал мне четыре страницы со строками из Корана, завернутые в пластик, и приказал положить их в четыре угла моего дома. С того дня джинн больше не приходил.

Фарук не стал выглядывать на улицу, чтобы увидеть Мугувачуму своими глазами.

Позднее я спросила Тарика, слышал ли тот, как другие описывали джинна.

– Никто не говорит, как он выглядит – упоминают только о звуке, – ответил он.

Фарук считал, что колдовство пришло от предков, из доисламской культуры. Он рассказал, что шейхи способны помочь людям во многих мистических ситуациях и вылечить больных, когда врачи уже не в силах что-либо сделать.

– Так было с моей женой, у которой началось кровотечение. Ей дали бумажку со строками, написанными шафраном, наказали положить ее в воду и выпивать окрашенную шафраном жидкость утром и вечером в течение семи дней…

Мне открылись и другие тайны:

– Любое число, которое не делится на два – три, пять, семь и так далее, – считается счастливым. Когда шейх приказывает людям молиться или повторять какие-либо строки, их всегда повторяют нечетное количество раз. Так люди обретают защиту.

Я расспросила Фарука про кибуки, и он ответил:

– Они на самом деле помогают: впадая в транс, они лечат людей.

Тарик отвел меня к Биашуре, опытной кибуки. На вид ей было лет шестьдесят, и я чуть не упала, узнав, что на самом деле ей девяносто три! Тарик предположил, что она считает по мусульманскому календарю – там другое летоисчисление. Мы прикинули. В исламском календаре те же двенадцать месяцев, однако в каждом по двадцать девять дней; выходит, на шесть лет меньше. Но все равно, в таком случае ей восемьдесят семь!

В ее доме сидели средних лет женщины в канга, повязанных на груди и открывающих голые плечи. Одна девушка из Дубая приехала сюда лечиться от неизвестной болезни. Мне же Биашура вручила снадобье и амулет, который следовало повязать на ногу от отеков, а затем пригласила на инициацию кибуки. Тут Тарик испугался и сказал:

– Может, не стоит?

«Многим ли иностранцам выпадает шанс увидеть кибуки? – подумала я. – Надо идти».

Чтобы добраться до дома Биашуры, мне пришлось попетлять по Нгамбо, пригороду. Переулки Нгамбо запутаны, как и в Стоун-Тауне, но дома там построены из шлакоблоков, а сбора мусора нет вовсе. Единственный способ избавиться от отбросов – подождать сильного порыва ветра.

Найти дорогу я так и не смогла, поэтому позвонила Тарику, и он приехал.

На улицах здесь не было ни асфальта, ни брусчатки. Начался ливень. Мы вышли из Малинди и очутились на грязных окраинных переулках, наводненных стоячей мутной водой.

Тарика, естественно, не пустили на собрание кибуки. Он неуверенно оглядывался по сторонам и волновался, что я испугаюсь или мною овладеют духи, когда колдуньи начнут призывать их.

– Позвони мне через пару минут, – попросил он.

Вдоль темного входа в помещение выстроились жаровни с углями, присыпанными благовониями. Какая-то старуха провела меня в комнату и села на пол вместе с другими женщинами. Они забрали мой черный футляр от камеры, который я использовала как сумочку, объяснив это тем, что духи не любят черный цвет. За футляром отправился и мой телефон – Тарику я так и не позвонила.

Я чувствовала себя белой вороной – единственная иностранка в комнате, полной женщин, которые, в отличие от меня, знали, что делать. В танце они призывали духов солдат, давно погибших на войне на Коморских островах. Эти солдаты любили бренди и коньяк, поэтому женщины пили. Я узнала, что если духам нравится одна из женщин, ей дают монеты и предлагают выпить импортного бренди. Если откажешься пить, бренди выплескивают тебе на голову.

Ко мне подошла молодая женщина. Она говорила по-английски и представилась Тайей. Она работала в благотворительном фонде, занимавшемся реставрацией исторических зданий. Финансирование шло из Швеции. Я была рада, что есть с кем поболтать, хотя было странно вести беседу о сохранении исторических зданий, пока люди вокруг впадали в транс.

Старшие женщины, вооруженные копьями, ввели в комнату двух девушек, укутанных в накрахмаленную белую ткань. Их усадили на две маленькие плетеные табуретки. Женщина в трансе принялась танцевать перед ними. Другие женщины в ярких канга постепенно вставали и тоже начинали танцевать. Девушки с моей стороны комнаты еще не прошли инициацию, поэтому должны были сидеть на месте. Для двух женщин в белом это была часть четырехдневной церемонии.

Я ожидала услышать живые барабаны, но вместо этого из больших колонок доносилась запись – разные песни и ритмичные мелодии. У некоторых песен ритм был 6/8, точь-в-точь как я слышала в Марокко. Одни женщины шаркали ногами, другие двигали бедрами, а одна крутила головой. Женщина, проводившая меня в комнату в самом начале, принесла чайную чашку, наполненную бренди, открыла мне рот и насильно влила алкоголь в глотку. Отказаться я просто не успела. Все больше и больше женщин входили в состояние транса, и обстановка накалялась. Те из них, кем овладели духи мужчин, уделяли мне намного больше внимания, чем хотелось бы. Теперь я поняла, почему Тарик беспокоился.