– Я вижу дух мужчины, который в тебя влюблен. Приходи в пятницу, я прочту специальное заклинание, чтобы отогнать его.

Вернувшись в город на автобусе, мы вышли у рынка. Фарук сел на даладалу и поехал домой, а я пошла одна. На площади было пустынно и темно, поскольку все лавки закрылись рано. Какой-то мужчина вызвался проводить меня. Потом позади возник другой, и я поняла, что они идут слишком близко. Стало очевидно, что они знакомы, и когда первый потянулся к двери одного дома, я рванула. Я чувствовала, ничего хорошего из этого не выйдет. Пробежав пару улиц, чтобы оторваться от них, я наткнулась на женщину в черном буи-буи. Она указала мне единственную дорогу на Малинди. Откуда ни возьмись возникли двое других мужчин и спросили, куда мне нужно, а потом, протягивая руки в другом направлении, заявили, что я должна идти с ними. Женщина всем своим видом показала мне: этого делать не надо.

– Я знаю, кто здесь кто, и от этих двоих хорошего не жди. Пойдем со мной.

Она отвела меня в лавку, где сидели две тучные женщины в канга. Одна из них согласилась проводить меня до дома, но тут из-за угла появился Тарик. Не знаю, почему вокруг меня вдруг начался такой переполох, но странности на этом не закончились. Тарик сказал:

– Я должен тебя защищать, потому что, если с тобой что-нибудь случится, полицейские придут за мной.

По пути мы наткнулись на уличную драку, и я так и забыла уточнить, что именно он имел в виду. Мальчишки под предводительством крепкого подростка избивали мальчика лет десяти. Повалив его на землю, они побили его палками и попинали, потом перевернули и уже собирались ударить головой о тротуар, но Тарик вовремя вмешался и потребовал, чтобы мальчика отпустили. Бедняге было очень больно, он хромал и держался за промежность и поясницу. Прохожие, видя его, останавливались, но никто не посочувствовал ребенку. Старшие мальчишки пытались наброситься на него снова, но Тарик их прогнал. «Наверное, уличная банда», – подумала я.

Мы отвели мальчика домой – в бедную постройку с общим двором, где жило множество семей. За нами увязалась ватага детей.

Тетя мальчика оказалась дома, но она его не пожалела:

– Так ему и надо.

Тарик уговорил мальчика переодеться в костюм для молитвы, и мы отвели его в медресе – мусульманскую религиозную школу. Мальчика избили, потому что он не хотел идти туда. Тарик сказал, что иногда детей забирают в школу силой и избивают, если те не хотят идти. Ребенок был в истерике и между всхлипами кричал:

– Там меня снова изобьют!

В детстве Тарику много раз приходилось испытывать то же. Я спросила, какое отношение побои имеют к мусульманству.

– В исламе подобное недопустимо, – ответил он. – В моей медресе детей запугивали и заставляли учиться. Мы должны были получать только высшие баллы и выигрывать конкурсы – но так же не годится. Есть хадис – предания о поступках и словах Мухаммеда, не являющиеся частью Корана, и в одном из таких преданий говорится, что пророк однажды рассердился на трудного ребенка и хотел ударить его палкой, которую в то время использовали для чистки зубов. Но Аллах наблюдал за ним, и Мухаммед сказал: «Я воспользовался бы палкой, если бы не боялся Аллаха».

В следующем письме Бамбангу, мусульманскому ученому из Индонезии, я рассказала о том, что случилось с мальчиком, и спросила, допустимо ли в медресе избивать детей. Вот что он ответил:

– Что касается избиения мальчиков на Занзибаре, в Коране вы ничего об этом не найдете. В священной книге говорится о том, что в религии не должно быть принуждения, и о том, что ступать на тропу Божью нужно с полным осознанием. Таким образом, побои противоречат святому учению. Возможно, наставники неверно истолковали одно из высказываний пророка Мухаммеда: «Учите своих детей молиться, когда им исполнится семь, и бейте их, если они не научились в десять». Однако речь здесь идет всего лишь о необходимости поддерживать дисциплину, а не о легализации насилия, как принято считать в западных СМИ. Пророк Мухаммед любил детей, он часто целовал своих детей и внуков, катал их на своей лошади, качал на руках, пока молился. Когда его друзья сделали ему замечание за такое поведение, он ответил, что Аллах не любит тех, кто не способен любить. Медресе – это та же школа, это место, где мы приобретаем знания и обучаемся мусульманским наукам. Поэтому в медресе должна царить атмосфера священного места, спокойствия и любви.

В отличие от традиционных хижин, построенных из глины и пальмовых веток, дома арабов в Стоун-Тауне были сделаны из камня. Все они представляли собой маленькие дворцы, возведенные от века до полутора веков назад – в период, когда власть региона распространялась вглубь материковой Африки и по Индийскому океану.

Во время революции роскошные дома представителей правящего класса и тех, кто занимался торговлей, были конфискованы правительством. В них устроили жилье для неимущих, в каждый дом переселили по несколько семей. На ремонт денег не выделили, вот город и начал потихоньку разрушаться.

К середине 1980-х власти наконец поняли, что исторический квартал может полностью разрушиться. Культурный фонд «Ага Хан» объединил усилия с департаментом сохранения и развития Стоун-Тауна, чтобы попытаться спасти ряд зданий. Многие из них уже рухнули, похоронив под собой жителей. Раньше я думала, в моем квартале просто много стройплощадок и древних развалин, однако спустя некоторое время поняла, что попросту живу среди руин недавно обвалившихся зданий. Понятно, почему мой дом был новым: его построили там, где раньше стоял другой, затем обрушившийся. Среди развалин жила последняя из оставшихся поблизости семей: они вешали белье над грудой камней, а их холодильник подсоединялся к чужой электросети через удлинитель.

Как-то раз Тарик, который любил поговорить о политике, повел меня на пешую экскурсию по Малинди, чтобы подсчитать, сколько плакатов с изображением лидера CUF висит на стенах и дверях. Я устала и проголодалась, но он хотел показать мне «кое-что еще». За тяжелыми резными двойными дверьми, украшенными медными шипами, возвышался старинный особняк, который называли джумба ла бури, или «свободный дом». Здесь проживало множество семей. Каждая семья занимала одну комнату в доме, некогда принадлежавшем богатой индийской семье. Здесь было два туалета более чем на пятьдесят человек. Дом частично обрушился: на лестнице, соединявшей несколько этажей, не хватало досок, поэтому приходилось прыгать через несколько ступеней, чтобы не упасть. Зияющая дыра в полу второго этажа – вот все, что осталось от кухни.

Одна женщина купала годовалого ребенка в большом пластиковом тазу, стоявшем в опасной близости от этой дыры. За ее спиной я увидела какую-то странную веревочную кровать, прислоненную к стене. Тарик объяснил, что это койка для мытья трупов.

– Зачем она им в доме? – спросила я.

– Когда столько людей живут вместе, смерти случаются не так уж редко.

Женщины готовили на газовых горелках и сидели на перевернутых пластиковых ведрах.