Долгое время — почти сто лет, начиная с ранних научно-фантастических романов, — стремление человечества в космос было неразрывно связано с прогрессом, с будущим. Когда все сроки предполагаемой утопии прошли, оно с ностальгией обернулось в космическое прошлое; по меньшей мере все новые российские фильмы смотрят именно туда, от авторских «Первых на Луне» и «Бумажного солдата» до коммерческих «Времени первых» и «Салюта-7».

Константин Бронзит первым в XXI веке сделал космос достоянием настоящего. И, если так можно сказать, Настоящего с большой буквы.

Его внешне простой, но именно по контрасту с карикатурной, почти схематичной, рисовкой ошарашивающий своей содержательной сложностью и глубиной короткий фильм «Мы не можем жить без космоса» стал настоящей сенсацией, добравшись до номинации на «Оскар». Это особенно важно не из-за значимости наград, а из-за контекста: Голливуд тоже в последние годы грезит космосом, разрываясь между ностальгией (возрожденные «Стартрек» или «Звездные войны») и мрачной футурологией («Аватар», «Интерстеллар»). Но именно Бронзит, отказавшись в своем двумерном малобюджетном мультфильме от любых технологических наворотов, возвращает космосу человеческое измерение.

«Мы не можем жить без космоса» — история одной прекрасной дружбы. Безымянные для нас стажеры Звёздного городка, № 1203 и № 1204, не могут жить друг без друга, а связывает их общая целеустремленность на пути к общей мечте — полету в космос. Первая половина фильма — хроника подготовки к возможной космической экспедиции. Отжимания, бассейн, центрифуга, здоровая пища в столовой, шахматы… Один — рыжий и круглоголовый, другой — брюнет с квадратным черепом; оставшись без присмотра строгих супервайзеров в белых халатах, они дурачатся, как мальчишки в пионерлагере. Задирают друг друга, бросаются едой, прыгают на кроватях в попытке застыть, остановиться в воздухе, ощутить долгожданную невесомость (и обретают ее во сне). Пока не наступает день полета. И вторая половина фильма.

№ 1203 улетел и почти сразу пропал без вести, исчез без следа. № 1204 исчез внутри своего скафандра, отказавшись его снимать. Он застревает в доспехах, не реагирует на сигналы, терпит увещевания и унижения, пока не истаивает, не исчезает весь внутри металлической оболочки. А его дух уносится сквозь дыру в потолке куда-то в космос, где его ждет друг в таком же скафандре.

Реальное и сюрреалистическое встречаются на территории условного. Вроде бы мы в некоем идеальном СССР: снежная погода, люди в тулупах и ушанках, жестокий антураж тренировок, бодрые позывные «Время, вперед!» за кадром; вместе с тем для немногочисленных надписей используется английский язык, реплики отсутствуют вовсе. В любом случае это картина не о системе, а о внутреннем космосе, позволяющем ускользнуть от любого, самого строгого контроля. Недаром цель космической миссии не уточняется. Выход в безвоздушное пространство сновидческой темноты и готовой материализоваться мечты не нуждается в причинах. Он не подвластен времени и способен преодолевать пространство через черные дыры воображения. Материя здесь отступает перед духом.

Утопическое мышление советского космоса, унаследованное от Циолковского, передано Бронзитом с хирургической точностью и удивительной нежностью. Между стоическим самоотречением космонавта и теплотой его чувств к другу нет конфликта, казавшегося обязательным, неизбежным; ледяной вакуум абсолюта согрет эмоциональной мотивацией. Дружба, здесь слишком похожая на любовь, неотделимая от нее, — не меньший (и не больший) космос. И то и другое — запасной выход для эскейпа.

Ближайший аналог «Мы не можем жить без космоса» — великая инсталляция Ильи Кабакова «Человек, улетевший в космос из своей комнаты», сделанная им в 1982 году (вскоре Кабаков действительно «улетел» на Запад) и ныне находящаяся в собрании Центра Помпиду. Ее безымянный невидимый герой построил у себя дома невероятную машину, позволяющую проломить потолок и выйти в астрал прямо из советской коммуналки. Кстати, в том же самом 1982 году по забавному совпадению случился пик советской космонавтики: было совершено рекордное число запусков —108. Из них 99 прошли удачно.

Твой пятнадцатиминутный мультфильм «Мы не можем жить без космоса» ухитрился получить Гран-при в Загребе, потом Гран-при в Аннеси — то есть на двух главных анимационных фестивалях в мире, а еще был признан лучшим на первой отечественной премии «Икар». Совпадение? Не думаю.

Ты сейчас говоришь о фестивальном успехе. Да, в кинематографической среде фестивальный успех часто становится маркером качества фильма. Но надо быть осторожным: бывают случаи переоценки, когда большое количество призов не соответствует качеству картины. Мне трудно судить, к какому из двух случаев относится мой фильм. Возможно, он действительно многих задевает за что-то живое. Лично для меня это самое важное. Как кто-то сказал, что искусство — это когда автор может залезть рукой в душу человека и пошевелить там пальцами. Но в мультипликации, к сожалению, это очень трудно сделать, потому что это искусство очень условное, почти абстрактное. В нем очень сложно играть на территории чувств. Поэтому современная анимация часто очень формальна, персонажи чисто функциональны: этот хороший, тот плохой. К тому же рисованное изображение по сравнению с изображением в игровом кино по своей природе обладает резко пониженным эмоциональным фоном. Это проблема, которую нам режиссерам в анимации приходится преодолевать прежде всего. В предыдущем фильме «Уборная история — любовная история», в котором речь шла о любви, я уже пытался создать в кадре «живого» человека, не функцию. А в «Мы не можем жить без космоса» сюжет коснулся смерти, потери, чувства одиночества. Вроде темы заведомо эмоциональные, но у меня по-прежнему нет ощущения, что я справился до конца.

А можно задать дилетантский вопрос: почему мультфильм такой? Как бы простой, едва ли не примитивный по технике. Понятно, что это иллюзия, которая разрушается к середине, открывается какой-то космос. Не понимаю, как?

Я сам не понимаю. Двигаюсь на ощупь. Есть просто ощущение, что фильм должен выглядеть и звучать так. Большинство режиссеров меня поймет. Хотя был у меня фильм «Божество», и там я мог объяснить, почему выбрал 3D-графику: в нем речь шла о статуе Шивы, то есть об объемной вещи, сделанной из металла. Она должна была быть осязаема. И я понимал, что в другой технике фильм не состоится. Я ушел от условности рисованного изображения — статуя должна была оживать и двигаться, и у зрителя должно было возникнуть ощущение предельного реализма. А почему здесь всё плоское, условное, как в комиксе? Мне показалось, что так надо. Прав ли я? Убеждаю сам себя: «Наверное, прав».

Когда я смотрел «Мы не можем жить без космоса», отчетливо осознал, как похожи твои фильмы на книги Виктора Пелевина. «Божество» может служить иллюстрацией ко многим его вещам — «Жизни насекомых», например. «Уборная история» похожа на «Девятый сон Веры Павловны», а новый мультфильм — чистый «Омон Ра»… А тебе видится какая-то литературность в твоих картинах?