начать читать их вновь. Герман, в отличие от остальных учеников, совершенно не слушал, о чем читал кто-то из ежат, хоть и читал он с чувством и колоссальной интонацией. Лишь изредка ежонок отрывался от своих мыслей и обращал внимания на чтеца, когда тот будто заедал на каком-нибудь слове и заикаясь пытался его прочитать.

– Че…че…че…репаха, – наконец выговорил он.

Вот оно! В голове Германа будто сверкнула молния. Если кто и может что-то знать о его проблеме, так это огромная черепаха …, если конечно это все правда и она действительно существует, всех видит и все знает. Решив не откладывать выяснения в долгий ящик, ежонок остался после уроков в классе. Заметив не двинувшегося со своего места ученика, мистер Грибб настороженно подошел к Герману.

– Что случилось, опять приклеился что ли? – спросил он ученика.

– Нет, – застенчиво пробормотал ежик.

– Что же тогда домой не идешь?

– Очень ваша история понравилась, – сказал ежонок, передав эстафету застенчивости учителю.

– Хочешь о чем-то спросить? – опередил мистер Грибб, пытаясь закончить мысль Германа за него самого.

– Да, – расцвел ежонок.

– Тогда пойдем, по пути спросишь все, о чем пожелаешь. Это ведь из-за тебя моя книга стала такой популярной, – подмигнул одним глазом учитель и они вместе вышли из школы.

Едва вдохнув прохладный осенний воздух, Герман обрушил на мистера Грибба целый шквал вопросов, от самого простого – как он написал эту историю, до волнующего больше всего – правда ли где то живет такая черепаха и где именно.

– Ух, как разогнался! – остановил его учитель. – Я уже и половины вопросов не помню. Я вижу тебе и вправду так сильно понравилось.

Герман улыбнулся, щеки его слегка порозовели от волнения и нетерпения.

– Раньше я много путешествовал, – начал рассказывать мистер Грибб. – Как по суше, так и по морю, в поисках лучшего, как мне тогда казалось, места для жизни. Много повидал, слышал множество разных историй, интересных и страшных, удивительных и смешных, знакомился с самыми любопытными зверями.

– Так значит это все правда, и Эдвард и капитан с его командой? – спросил ежонок.

– Чистейшая, – ответил мистер Грибб и приложил лапу к груди.

– И даже большая черепаха?

– И даже большая черепаха.

– А она и в правду все знает?

– Об этом гласят множество легенд в тех краях.

– А где они эти края?

– К сожалению, я не могу тебе об этом сказать. Много лет назад во время моего очередного путешествия по суше, я и остальные обитатели местных лесов вынуждены были бежать, спасаясь от огромной стены огня, которая обрушилась на лес. Большой огонь, как его прозвали звери, долгое время стоял стеной на пути странников, не пропуская никого, словно стражник. С тех пор прошло не мало времени, огонь, как говорят слухи стих, но выжженная земля, то и дело выпускает пламя, и мало кому известен путь к морю в обход нее.

– И даже вам неизвестно? – с легким огоньком надежды спросил ежик.

– Мне неизвестно, – задумчиво ответил мистер Грибб. – Ну чего нос повесил? Кругом много интересных мест и не так далеко. Если ты так любишь путешествовать, то стоит начать с малого, – подбодрил еж унылого ежонка.

Ежи прошли по мосту через ручей, разделяющий деревню. Течение было быстрым, а вода почти касалась моста. Казалось еще немного и могучий поток подхватит деревянный хлипкий на вид мост и унесет его далеко за пределы Чудесного леса. Подавленный Герман и задумчивый мистер Грибб шли молча, пока тропинка, по которой они шли, не разделилась надвое. Поворот налево вел к дому дедушки с его красивейшим садом, где он наверняка сейчас готовился к полднику, вправо уходила тропинка, ведущая к дому в виде большого гриба, с настоящим большим грибом на заднем дворе.

– Что же мне с тобой делать, ты совсем раскис, – проговорил себе под нос мистер Грибб после долгой паузы. – Идем! – тут же добавил он.

Они дошли до дома учителя. Мистер Грибб любезно пропустил ежонка внутрь, где в уютной большой гостиной оставил его одного, а сам растворился где-то среди комнат дома, оказавшегося намного больше, чем кажется снаружи. Спустя недолгое время он вернулся к Герману, неся в лапах старую походную сумку.

– Это тебе, – протянул рюкзак Грибб. – С ним я прошел многое, и раз уж у тебя такая тяга к путешествию, то тебе она пригодится точно.

Ежонок засмущался, но мистер Грибб был так настойчив, а рюкзак так хорош собой, что недолго думая, Герман водрузил его на свои плечи, и, поблагодарив преподавателя, отправился в сад к дедушке.

Между тем, осень продолжала свое наступление, ускорив счет времени и замедлив ход мыслей, охватив все своим ледяным дыханием. Даже Герман уже не казался таким уж задумчивым и тоскливым. То ли грезя далекими землями, рисуя в воображении великие путешествия, то ли поддавшись холоду, лениво готовился к спячке, он был спокоен и невозмутим. Дописав лист желания, он свернул его в несколько раз и сунул под подушку, на которую тут же лег сам и тихо засопел.

Когда самый последний и самый упрямый лист на дереве в Чудесном лесу, поддавшись напористому ветру, оторвался от ветки и, скользя по устланному Осенью ковром, мягко опустился на землю, ночь достала палитру со всеми оттенками серого цвета, и словно художник восстала над мольбертом. Взмахивая кистью, она роняла серые тени на оголенные ветки деревьев, закрывала прозрачное звездное небо темно-серыми клубами туч, и даже яркий желто-красный ковер и пожухшей под ним бледно зеленой травой, закрасила в серый пустой цвет, завершив свой шедевр мелкими белыми хрусталиками, медленно опускающимися на землю.

Темные тона постепенно выцветали, становясь блеклыми и прозрачными под действием утреннего солнца. Хрусталики снега, парящие в холодном осеннем воздухе, блестели, словно продолжение потухших на небе звезд. Тонкими корками льда покрылись лужи.

Сквозь завешанные окна домов едва проникал блеклый свет. Под корнями огромного старого дуба, за плотно закупоренной дверью, крепко спало многочисленное семейство ежей Грей. Каждый в своей комнате, на мягких кроватках, ежата тихо посапывали, просматривая сон длинною чуть ли не в пол года, когда где-то в доме заскрипел пол. Повторяясь снова и снова, скрип проследовал по коридору верхних этажей до лестницы, медленно и еле слышимо он пронесся по лестнице до первого этажа, по нему до входной двери и замер. Тяжелая дверь с хрустом отварилась, впустив внутрь потоки холодного воздуха, и снова захлопнулась. В доме вновь воцарила тишина. Лишь из спален доносилось легкое сопение спящих ежат, из всех кроме одной, где на пустой заправленной кровати лежал одинокий сверток бумаги, на котором аккуратным подчерком