Потому он, не будучи ни в каком смысле авангардистом, очень лояльно и с большим интересом относился к авангардизму.

Варлам Шаламов и Александр Солженицын

Он был совершенно влюблен в эти тексты (Солженицына). Я помню, как он их читает вслух. Когда ему что-то нравилось, он сначала прочитывал это в своей комнатке, а потом выходил и зачитывал нам. Я помню, как он зачитывает финал «Случая в Кречетовке». Я помню, как он читает куски из «Ивана Денисовича». Он был совершенно потрясен этим. Я не помню, чтобы он когда-нибудь высказывался иначе даже после их разрыва, который был даже не то чтобы ссорой – просто разошлись в разные стороны.

Я, конечно, очень близко его <Шаламова. – К. Ф.> знал, мы десять лет жили вместе, практически в одной комнате, разделенной фанерной перегородкой. Понятно, что не знать человека в такой обстановке трудно. Однако я его знал больше с бытовой стороны, что никоим образом не обедняло моих впечатлений. Но у него, кроме того, была другая жизнь, которая протекала вне дома. Это был мир его знакомых, про которых он нам никогда ничего не говорил. Причем я не думаю, что он это специально скрывал. Те люди, которые у нас тоже бывали, – про них мы знали. Надежда Яковлевна, Наталья Ивановна Столярова, Галина Александровна Воронская, Леонид Ефимович Пинский – это был первоначально мой знакомый, они с В. Т. познакомились на моей свадьбе. Юрий Михайлович Лотман тоже был на этой чрезвычайно многолюдной свадьбе, но не помню, чтобы их знакомство продолжилось. Я где-то прочитал, что он слушал песни Галича, причем Галич не знал, кто этот молчаливый человек в углу, который потом к нему подошел, пожал руку и представился. Но нам он никогда про это не рассказывал.

Все эти сведения, конечно, далеки от полноты…

Самиздат и «тамиздат»

У нас была машинистка, которая, между прочим, сначала много печатала и Варлама. Марья Алексеевна Станкевич. Она была внучкой Станкевича, того самого. Колоритная такая. Потом появилась другая машинистка, Елена Александровна, кажется. Много лет она перепечатывала тексты Варлама, и большая часть его стихов и рассказов напечатана ею. Он предпочитал отдавать машинистке, а не печатать сам.

Утекали ли «Колымские рассказы» в самиздат – это вопрос. Я был активным потребителем самиздата, сам перепечатывал разные тексты – на той же самой «Эрике», и получал их от своих друзей – Наташи Горбаневской, Гарика Суперфина, Сени Рогинского и других. Помню, как пришла Наташа, она дружила с Ахматовой, и сказала: «Анна Андреевна наконец-то выпустила из архива „Реквием“, перепечатай, один экземпляр возьми себе, а остальные сделай мне».

Однако никогда среди самиздата мне не попадались тексты Варлама. У меня скорее составилось впечатление, что его тексты активно не ходили. Помню, был кружок физиков, технарей, то ли из подмосковного наукограда или из новосибирского Академгородка, они приходили, читали его рассказы. Они их очень высоко ценили. Они изготовили такое «самиздание» – один том (а может быть и больше), у которого переплетная крышка была сделана из полированной карельской березы. Они, наверное, ему его подарили.

Меня пытались опровергать: мол, Солженицын в Рязани читал тексты Варлама, значит, все-таки они разошлись по самиздату. Но, я думаю, тут все просто: ближайший друг Варлама – Яков Давыдович Грозденский, который жил в Рязани, а сын его учился в школе у Александра Исаевича. И конечно, у Якова Давыдовича были его рассказы. Он, тоже отсидевший, был знаком с Солженицыным, был одним из источников «Архипелага». Едва ли это является доказательством того, что «даже до Рязани дошло». У меня нет подобных свидетельств, боюсь обобщать свои наблюдения.

Варлама Тихоновича не очень интересовало издание его рассказов заграницей. Не знаю точно, но не исключаю, что с предложениями такого рода к нему обращались, но он очень хотел быть членом Союза писателей – это открывало дорогу к публикациям и так далее. Кроме всего прочего, и помимо всяческих жизненных благ, он хотел, чтобы его признали на родине. Он хотел состояться здесь. Это было очень яркое желание, и с ним ему приходилось наступать, в некотором смысле, на горло своей нетерпимости, иметь дело с теми людьми, которых он в душе, видимо, не очень-то уважал. Ну нет, с отменными негодяями, конечно, нет, но с некоторыми приходилось иметь дело, за что мать его осуждала, но это было несправедливо. Совершенно очевидно, что после публикаций за рубежом на всем можно было поставить крест, не говоря о прочих возможных неприятностях.

Для меня оказалось большим сюрпризом, когда Сиротинская в каком-то журнале опубликовала материалы слежки за ним, с фотографиями, сделанными тайной камерой – он с мамой где-то стоит, разговаривает. И из донесения агента становится понятно, что этот человек очень часто бывал у нас в доме. А знакомых не так много бывало у нас. Я теряюсь, потому что ни на кого не хочется думать. Ведь это был настоящий секретный агент, систематически писавший свои донесения.

Варлам Шаламов и «лагерная» проза

Мне кажется, что, в основном все, что было в то время написано и, тем более, попадало в печать, его не устраивало – кроме Солженицына, он был на особом счету. Мне помнится, что он отрицательно отнесся к книжке Гинзбург «Крутой маршрут», я помню, что он раздраженно говорил о ней.

Были какие-то опубликованные мемуары, действительно неприятные, поскольку заканчивались в том смысле, что «теперь восторжествовала справедливость, и как все замечательно». Не помню автора.

Я не помню, когда он прочитал «Архипелаг ГУЛАГ». Помню, как он читал первые вещи, которые вышли в «Новом мире». Потом самиздатовские «В круге первом» и «Раковый корпус», потом тамиздатовские «Ленин в Цюрихе» и «Бодался теленок с дубом», но это уже намного позже. Последующих его оценок солженицынского творчества я не знаю. Я не помню, чтобы он кого-нибудь одобрял из пишущих на данную тему, но не исключаю, что ничего выдающегося на самом деле вокруг и не было.

Он знал себе цену, и никакой ложной скромности у него не было. Как-то к нему пришел Евгений Борисович Пастернак, который тогда начинал готовить издание Бориса Леонидовича, и попросил адресованные В. Т. письма Пастернака, даже просто копии. Он сам мне потом рассказывал, что Варлам Тихонович ответил: «Нет, это будет опубликовано в моем собрании сочинений». В тот момент дико было себе представить, что когда-нибудь выйдет в свет его собрание сочинений, а он твердо знал это. Потом дал, конечно.

Статья Варлама Шаламова «Наука и язык писателя». Черновик[135]

«Литературная газета», 1971 год.

РГАЛИ. Ф. 2506. Оп. 3. Ед.